— Какой телевизор? Пусть оно глаза пошире откроет, скажи ему, Георгий.

6.

Мда, неудобно получилось. У них даже радио не шуршит и грязная лампочка под потолком качается — какие тут телевизоры? Ещё бы робот-пылесос упомянул.

— Без обид. Не со зла, дамочка. У всех разный уровень жизни.

Туша колыхнулась, пошла рябью, почти как в кино и опять открыла дырку, которую называет ртом.

— Фашист — юморист, да еще и полицейский. Чудеса. Чай будешь пить?

— Почему бы и не выпить с хорошей женщиной?

— Иди, Георгий, по своим делам, а мы пока чайку накатим.

Бомжик кивнул и посмотрел на меня.

— Я щас. Пойду-проверю и вернусь.

— Да не вопрос.

Не очень и хотелось чаю бомжацкого, но в тишине сидеть рядом с большой тетей тоже особого желания не было.

— Я так понимаю, заваривать придется мне? Где тут у вас кухонные принадлежности?

— А ты хочешь, чтобы я встала?

Пухляшка захохотала и подняла руку, указывая на единственный столик в комнате.

— Ты слепой что ли? Вон всё стоит.

На столике действительно находился старый чайник, упаковка чайных пакетиков, более-менее чистые кружки.Плюс коробка яиц, зелень, сковородка, пару тарелок. Все на одном столе, в художественном беспорядке. Одно радует, что это будет не чефир.

Я налил свежей воды из бутылки, включил шнур в розетку, расставил две чашки и кинул по пакетику в каждую.

— Вам сколько сахара?

Туша снова затряслась от смеха.

— Ты где-то его видишь, дядя?

— Значит будем без сахара.

— Фашисты забрали, — кивнула тетка, — и коровку.

Я осмотрелся в поисках стула. Здесь он был только один, стоял у изголовья кровати этой громады.

— Шутите, — сказал я, — может хватит? Давайте чайком баловаться.

Женщина кивнула и заерзала, устраиваясь поудобнее. Белой лапой с пальцами-коротышами она похлопала по спинке стула улыбаясь.

— Не обижайся, сынок. От бедности мы такие злые и недовольные. Вот был бы у меня сахар я сразу бы подобрела. Садись рядом, чего стесняться, я не кусаюсь.

Она опять похлопала по спинке стула и оскалила свою трещину. Внутри я поёжился, но внешне не показывал — взял две кружки за ободки и мягко ступая в два шага был рядом с Мясной Горой.

Она улыбалась и ноздри у нее расширялись и опускались, втягивая аромат дешевого типа индийского чая. Глаза следили за моим балетом «Один мужчина и две горячие кружки чая», а я старался не разлить ни капли, еще убирать заставит.

Лапы высунулись из-под одеяла и потянулись ко мне угрожая схватить, но осторожно взяли кружку и втянулись в одеяло, как два манипулятора. Ноздри вдохнули пары чая и глаза на секунды закрылись, а потом вернулись прицелом в мою тыкву.

— Садись, чего уж там. Не держи зла на старушку.

Я осторожно сел, оказавшись спиной к женщине и по её примеру вдохнул аромат чая. Мда. Запах грязной воды, оттенки черного чая и немытой эмалированной кружки — это не шедевр.

— Как тебе напиток? — проворковала тетушка. Она даже перестала называть меня фашистом, как мило.

— Хороший, — ответил я, — спасибо, — и показательно отхлебнул. Чуть подкрашенная горячая вода, сахар бы не помешал для вкуса. Где этот вонючий чёрт дёлся?

Кстати от тетки не воняло. Она такая большая и от нее должно потом нести, как от мужской бани, но не тут-то было. Наоборот свежий запах чистого тела и шампуня. Интересно, её кто-то моет или она сама может? Здесь без швабры не обойтись.

— Ну пей, раз хороший, не стесняйся.

— Спасибо за гостеприимство, конечно. Но где же ваш сын? Тут же барак, раз два и обчёлся. Вы извините, что спиной к вам сижу, но боюсь чай разлить.

— Ничего-ничего, — пробормотала из-за спины толстуха и вдруг навалилась на меня.

7.

Дело было так. Вот я сижу, чай пью и никого не трогаю, а потом сверху на меня, почти ломая хребет, падает шкаф. Кружка летит между ног из внезапно ослабевшей руки, проливает кипяток на колени, а потом катится на полу, а я, кряхчя как старик, обрушиваюсь вместе со стулом на спину. Белое мягкое нечто выгибает меня как дугу и кладёт мордой в пол, ноги разъезжаются, как у препарированной лягушки и три тонны теплоты падают сверху с грохотом (это переворачивается кровать, понял я), дышать трудно и сардельки прижимают башку к полу. Меня будто распяли на мясном пироге, только по-сатанински наоборот.

Дыхания не хватает, кажется, что сейчас я задохнусь и останусь лежать под мягкой пахнущей мылом и чистотой, но очень злобной тушкой.

Я полной грудью вдыхаю воздух, я стараюсь сохранить его, но туша выдавливает кислород из меня, как из пробитого шарика. Эта боль побеждает боль от обожжённых колен.

«Вы чего?» — бормочу, стараясь выползти, но оно ёрзает сверху, давит тушей и прижимает лапами к полу. Я слышу как открывается дверь и бормочу, что-то под нос. «Памигите», но не выходит внятно.

Слышу шаги, новый свидетель моего позора катится ближе и останавливается рядом. Я не вижу его, но слышу вонючий кислый запах немытых ног.

— Всё? — спрашивают немытые ноги. Я слышу ещё шаги.В комнату входят люди. Не знаю сколько их, сейчас не до этого. Много.

— Сдался, фашист без боя, — отвечают сверху. — Напился чаю, сволочь, немецкая. Ты зачем его ко мне приволок Георгий?

— У него кастет в кармане. И еще какой-то инструмент, типа щипцов. Может и ствол есть.

Руки пошарили по бокам, ткнули по рёбрам, залезли пальцами-сардельками в карманы, вытащили оттуда «мох и болото».

— Нет ствола.

— А железки есть?

Грохот, что-то покатилось по полу рядом с ухом.

— Длинный, забери.

— Хорошо, — говорит кто-то дрожащим голоском и проходит мимо моей башки.

Я слышу дыхание множества людей, я слышу вонь из их подмышек и отвратительный смрад носков и немытых ног. Я слышу как с грохотом тысячи перхотных шариков опускаются на пол, рядом с моим носом. Я не могу закрыть нос, поэтому слышу как воняют их яйца и вжимаюсь лицом в пол изо всех сил

— Что это с ним? — спрашивает баба, восседающая на мне и тыкает мне пальцем в шею — Эй, ты, фашист! Что делаешь, тварь не русская? Георгий! Может он активирует капсулу с ядом у себя