Я медлил. Во мне вдруг шевельнулось давно забытое чувство. Нет, не желание: с тех пор, как пропала Даша, я брал женщин походя и бесстрастно. И так же бесстрастно отправлял на тот свет. Жалость, внезапно понял я. Мне почему-то стало жалко эту неухоженную, несмелую брошенку.

– Прохор, что с тобой?

Я тряхнул головой.

– Прости, задумался. Вот деньги, – я наугад вытащил из кармана десяток мятых купюр, не считая, бросил на обшарпанный комод в углу. – Я пойду.

– Тебе нехорошо? – Варя покраснела, серые глаза увлажнились. – Или я совсем не понравилась?

– Да нет же, дело не в этом. Извини.

Я плечом отворил дверь, прикрыл ее за собой. Секунду стоял недвижно, затем, держась за коридорную стену, побрел в темноте на выход.

– Папа!

От неожиданности я вздрогнул. Застыл, глядя, как в пятно света в дальнем конце коридора ступила круглолицая девчушка в ночной рубахе по коленки.

– Папочка!

Она внезапно бросилась ко мне, и я, не соображая, что делаю, подхватил ее, поднял, прижал к себе.

– Ты не думай, Оленька только тебя так, – закусив губу, пыталась объяснить выскочившая из спальни в наброшенном на голое тело халатике Варя. – Не знаю отчего. Прости нас, пожалуйста. И забери деньги, ладно?

– Это ты меня прости. Я едва не…

Я осекся. Теплый комок жизни прильнул ко мне, жарко дыша в шею. Я держал Оленьку на руках и думал, что должен бежать, уносить отсюда ноги. Что обычная человеческая жизнь мне заказана. Что…

Мы с Варей уложили Оленьку спать. Потом пили чай на кухне, и я отчаянно пытался заставить себя встать и уйти, чтобы никогда больше не появляться.

Я не ушел. Я проснулся затемно рядом с притулившейся ко мне Варей и долго глядел на нее, спящую, ужасаясь тому, что едва не совершил накануне. Затем я тихо поднялся, выгреб из карманов деньги, добавил к тем, что так и лежали со вчерашнего вечера на комоде. Оделся и, бесшумно ступая, убрался.

На следующий день я пришел опять и снова остался на ночь. Потом еще и еще. Я держал Оленьку на коленях, заплетал пальцы в Варины светло-русые волосы и клялся себе, что больше никому не причиню зла.

Клятву я не сдержал, потому что подошли к концу деньги. Заработать их честным трудом я не мог, поскольку не владел ни одной профессией. Кроме профессии палача.

Я дал объявление в газеты и на рекламные сайты. Оно состояло всего из трех слов: «Решаю любые проблемы». Адрес электронной почты был набран курсивом понизу.

Месяц спустя я получил первое послание. Анонимный наниматель интересовался спецификой моей деятельности и ставками. В ответ я отправил два слова «без разницы» и реквизиты банковского счета. Вскоре на нем появилась приличная сумма – задаток. А вслед за ним новое письмо со ссылкой на блог клиента и обещанием достать меня из-под земли, если кину.

Клиент оказался совладельцем строительной фирмы. Сумма на банковском счету утроилась, а неделю спустя появился новый задаток и новый клиент.

К подпольной жизни на этот раз я подошел основательно. Обзавелся тремя комплектами подложных документов и множественными счетами на разные имена. Обитал на съемных квартирах, меняя их каждые два-три месяца. Корреспонденцию отправлял исключительно из интернет-кафе, выбирая очередное из списка наугад.

Летели месяцы, годы. Оленька пошла в школу. Из двухкомнатной распашонки они с Варей переехали в роскошные апартаменты в элитном доме на Смоленской. Я появлялся там не слишком часто и исключительно как гость. Я не знал, что с этим делать. Множество раз я давал себе слово развязаться, исчезнуть, уйти, и всякий раз не мог его сдержать.

Я изменился опять. Стал молчуном, взяв за правило обдумывать каждое слово перед тем, как его выговорить. Чтобы не обронить проклятье сгоряча, в рот не брал ни капли спиртного и тщательно избегал эмоциональных встрясок. Изо всех сил я пытался подавить в себе патологического садиста и больше не убивать из удовольствия. Мне это не удавалось.

На спокойную, размеренную жизнь заурядного обывателя – приходящего отца, души не чающего в приемной дочке и ее матери, то и дело наплывала другая, палаческая. Я устал. Устал пребывать в ипостаси безвредного, затюканного ботаника по кличке Улыбка. Раз за разом моя вторая сущность одерживала верх, и я в поисках очередной жертвы выходил в ночь. Потом возвращался и ужасался содеянному. Я устал. Смертельно устал от самого себя.

На Оленькино восьмилетие я купил двухнедельный тур в Черногорию на троих. Варя была вне себя от радости и нетерпения, она вычеркивала из календаря остающиеся до вылета дни. Накануне отправления, однако, поступил новый заказ. Срочный и на огромную сумму.

– Не волнуйся, милая, – я поцеловал Варю в лоб. – Летите без меня, я на день-другой задержусь и в Цетине вас догоню.

На этот раз клиентом оказался депутат Госдумы – так высоко я еще не замахивался. Дело заняло неполных двое суток. Я дождался траурной речи по телевизору, покидал в чемодан вещи и вызвал такси.

Трое здоровяков ждали меня на выходе из лифта. Едва створки дверей распахнулись, меня выдернули из кабины. Двое подхватили под локти, третий, со шприцем в руке, всадил мне в бедро иглу.

Я пришел в себя в просторном, светлом помещении. Я сидел в глубоком кожаном кресле, наручниками прикованный к подлокотникам, с заклеенным скотчем ртом.

– Это и есть Улыбка? – спокойно спросил неказистый плешивый человечек в очках. Он походил на скромного офисного клерка.

Из-за спины плешивого появился другой, чубатый и вислоусый. Я вгляделся и узнал Григория – того, что приходил по рекомендации Алика и заказал чету бизнесменов.

– Это он, Вадим Вадимович, – истово закивал Григорий. – Вы поосторожнее с ним, Улыбка очень опасен.

– Свободен, – Вадим Вадимович хмыкнул и обернулся ко мне. – Небольшая формальность, – пояснил он, кивнув на пятящегося к дверям Григория. – Я должен был убедиться, что мои люди не обознались.

Григория сменил верзила с «Глоком» в руке. Я узнал здоровяка со шприцем, который встретил меня у лифта.

– Пока у Улыбки заклеен рот, он не опасен, – бросил верзиле Вадим Вадимович. – Но ты придержи его на мушке, Удав. На всякий случай. Итак, Улыбка: прежде всего, я хочу, чтоб ты знал: я искал тебя долгие годы. Тобой занимались детективы, аналитики и ученые. Мне известно о тебе все. На тебе две сотни жизней, в том числе жизни моих друзей.

Он больше не походил на безобидного офисного клерка. На меня, оскалившись, глядел волк.