Моник сделала еще несколько осторожных шагов назад, чувствуя, как по лицу катятся слезы, прежде чем незнакомка заметила ее. Оглушающее сипение вырвалось из глубины груди несчастной, она протянула руку к Зоэ-Моник, ломаными движениями двигаясь по направлению к ней, несмотря на продолжающие разрастаться цветы. Ноги Моник подкосились, однако девушка удержала равновесие и бросилась к выходу; на пороге она чуть не сбила с ног вернувшуюся с пакетами Жозиан, спросившую что-то в спину, но, не помня себя от страха, она выбежала на улицу.

Крупная дрожь била все тело, слезы градом лились из глаз, хотелось закричать, выпустить накопившийся ужас, но вокруг было слишком много людей, потому Моник лишь до крови закусила губу, двигая свой велосипед через толпу. Полученные знания ничего не дали, все надежды оказались пусты и бессмысленны. Почему все это происходит с ней? Как долго тени будут мучить ее, сколько может вытерпеть существо, ведомое лишь призрачной надеждой? Сможет ли Моник когда-нибудь воспринимать появление жутких созданий спокойно, ожидая, когда они сами исчезнут?

Не разбирая пути, девушка пришла в себя, только когда услышала крики и ржание лошадей проезжающего транспорта. Оказалось, что она вышла на середину дороги. Моник подняла голову, и внимание Моник привлек темный силуэт у колодца, земля вокруг него была усеяна птицами. Множество черных и серых пернатых тел бродили и кружили рядом с парнем, оказавшимся ее новым знакомым. Заинтересованная, она перебежала дорогу к нему, выкрикивая приветствие.

– Разве ты не должна быть на учебе? – спросил удивленный Беньямин Де Кольбер, протягивая в ладони крошки для одного из голубей.

– Уроки уже закончились, а что здесь делаешь ты?

Сорока нагло уселась на плечо парню, перебирая когтистыми лапами, но Беньямин только погладил пальцем белый живот птицы.

– Я не из вашего лицея, учусь на дому, но мне нравится посещать отдельные занятия, кажущиеся интересными. Отец отправил меня из Венгрии выполнить несколько важных поручений, так что мы здесь с матушкой, можно сказать, на внеплановых каникулах.

Зоэ-Моник кивнула, приподняла уголок рта в подобии улыбки, думая, что жизнь порой может подкидывать невероятные совпадения.

– Я тоже родилась в Венгрии, но мы переехали с родителями во Францию, чтобы побольше узнать о корнях отца.

Парень кивнул на слова девушки, будто уже знал информацию, отвлекшись на черную ворону, клюнувшую его ботинок.

– Твоя мать – кровавая ведьма, так ведь?

– Откуда ты знаешь?

Беньямин Де Кольбер пронзительным взглядом посмотрел на девушку, как бы говоря «а сама как думаешь», на что она, рассмеявшись, добавила:

– Точно, в Венгрии мало что утаишь, особенно учитывая славу моей матери.

Какое-то время Моник молча наблюдала за тем, как умело Беньямин обращается с птицами, словно заранее предугадывает их желания и понимает без слов.

– Как ты это делаешь? Ты слышишь всех этих птиц?

Выставив ладонь вперед, на которую тут же слетелись два сизых голубя, парень улыбнулся уголком губ, рассматривая птиц.

– Такова моя способность, доставшаяся от матери. Я слышу их, как слышу тебя. Неправду говорят, что птицы глупые, подверженные лишь инстинктам существа, люди больше подходят под это описание. У каждой птицы свой характер, предпочтения, образ мыслей. Умные и сострадательные, ими не просто манипулировать, но можно приручить, тогда они сами захотят помочь тебе.

– Твой зов может услышать абсолютно любая птица? Даже ворон?

Мгновение парень смотрел в серо-зеленые глаза девушки, но кивнул, поджав тонкие губы.

– А каковы твои способности, Зоэ-Моник?

Моник сомневалась, стоит ли говорить, но что-то в глубине души желало открыться хоть кому-то. Девушка протянула руку к сидящей на колодце птице, чтобы погладить, но та отпрыгнула, поворачивая голову, с любопытством глядя глазами-бусинками.

– Мой дар пугает меня. Он проявляется не так, как должен, и я не знаю почему.

Беньямин хотел было что-то ответить, но раздавшийся с противоположной стороны дороги оклик перебил его. К ним спешил с широкой масленой улыбкой на устах Эмильен Тома, размахивая рукой с зажатой в ней газетой.

– О, как кстати я тебя встретил, mon oiseau! Зоэ-Моник, верно? Можно тебя на пару слов?

Моник не успела отреагировать и была утянута под руку мужчиной, как по волшебству доставшим какие-то бумаги из сумки.

– Ну что, готова подписать договор? Я уже все составил, можешь ознакомиться, хотя в этом и нет особой необходимости, я знаю свое дело, моя дорогая.

Мужчина следом выудил ручку, всучив ее замешкавшейся девушке. Теперь она не была уверена, что должна соглашаться, ведь ее дар напрямую влияет на людей, а если вина за пропажу Анжа все-таки лежит на ней, то девушка просто обязана больше не петь на публике вовсе, какую бы боль это ни причиняло. Поразмыслив, Зоэ-Моник протянула бумагу и ручку обратно Эмильену.

– Простите, предложение и правда крайне заманчивое, но, боюсь, я не могу его принять.

– Вероятно, ты не поняла, что тебя ждет, моя дорогая! От чего именно ты отказываешься!

Притянутая до ушей улыбка Эмильена, казалось, стала еще шире.

– Я… понимаю, но вынуждена отказаться. Прошу, извините меня, уверена, в Локронане вы найдете других, не менее талантливых исполнителей.

Уже собравшись развернуться и уйти, почувствовала, как мужчина схватил ее за запястье, сжав до боли, и повернул к себе.

– Послушай, ты, мерзавка! Ты не можешь отказаться, договор уже составлен, а я просто так не работаю.

Ошеломленная от такой перемены Зоэ-Моник Гобей пыталась вырвать руку из крепкого захвата, поддаваясь нарастающей в груди панике.

– Но я ведь его не подписывала!

– Разве ж это проблема, деточка? Ты держала в руках мою карточку, правда ведь? А значит, я уже знаю, как именно выглядит твой почерк, и с легкостью подделаю его. Один колдун дал мне особенную бумагу, знаешь ли, работает безотказно. Ты же не хочешь, чтобы твои родители обо всем узнали, когда я обращусь в суд из-за невыполнения с твоей стороны условий договора, тогда же они станут осведомлены и об особенностях твоего дара.

Эмильен Тома блефовал по-крупному, но с маленькими наивными девочками это всегда срабатывало: стоило только упомянуть родителей, как глупые пташки начинали трястись, согласные на любые условия, не замечая, как затягивают удавку на собственной шее. Мужчина вырвал из рук Моник документ, накидывая маску равнодушия, украдкой поглядывая за переменой во взгляде и в том, как девушка перестала вырываться, покоряясь судьбе. Поставив подпись, Моник ощутила слабость во всем теле, руки повисли плетьми, наливаясь свинцом.

– Прекрасно, моя дорогая пташка, завтра выступаешь в этом месте, – обнажив пеньки зубов, проворковал Эмильен Тома, протягивая листок с