Сукины дети 6. Жмурки 2
Глава 1
Рядом было мягкое, шелковистое, оно пахло кокосовым маслом и шоколадным молоком.
Я улыбнулся.
Грешно думать о девушке «оно». Особенно если эта девушка является воплощением всяческих достоинств — ума, красоты, послушания и виртуозного владения метательными ножами.
А ещё она пьёт кровь и обладает силой самосвала.
С тех пор, как я вернулся домой, Суламифь назначила себя моей девушкой.
Буквально не отходит от меня ни на шаг: спит со мной, кормит меня, сопровождает на ночных экскурсиях…
Мы даже пристрастились вместе смотреть кино.
Суламифь просто ОБОЖАЕТ боевики. Главное, чтобы стрельбы и крови побольше.
А впрочем, что ещё делать, когда нельзя пригласить девушку в ресторан? Или в кафе, на бокальчик мороженого?.. Ведь у стригоев питание — процесс ещё более интимный, чем секс. Им не занимаются прилюдно.
Почувствовав, что я проснулся, Суламифь прижалась ко мне ещё теснее, чтобы я ощутил мягкость её ягодиц, шелковистость её кожи, её запах, её крепкие мускулы… и подставила шею.
Клыки удлинились сами собой, я даже не успел об этом подумать, и аккуратно вошли в нежную шею сзади. Девушка сладко вздрогнула, застонала и выгнулась дугой.
После душа, обернув полотенце вокруг бёдер, я уже привычно заставил себя посмотреть в зеркало.
Это был мой ежеутренний ритуал.
Он не давал расслабиться. Начать думать, что всё идёт хорошо и пускай продолжается в том же духе.
Волосы, отросшие ниже плеч, походили на тусклое серебро. Амальтея предлагала их подстричь, но я отказался: боялся, что с коротким седым ёжиком буду выглядеть, совсем как старик. Когда тебе едва стукнуло тридцать, это, согласитесь, не слишком здорово.
И хотя раненый глаз уже не был кошмарной чёрной ямой, я всё ещё закрывал его повязкой. К тому же, сетка ожогов на лице и руках заживала трудно, оставляя белые, похожие на нити, шрамы.
Я заставил себя хорошенько изучить отражение.
Не расстраивайся ты так, поручик. До свадьбы заживёт, я тебе обещаю.
Показав отражению язык, я отвернулся от зеркала и принялся одеваться.
Белая рубашка, чёрные брюки, волосы — в хвост на затылке, скрепить серебряной заколкой. Серебряные запонки и часы, с браслетом из одноимённого металла.
— Ты мазохист, Сашхен, — говорила Антигона. — Ненормальный, психушка по тебе плачет.
— Спасибо, там я уже был, — привычно отвечал я и улыбался. — Не помогло.
Я теперь вообще много улыбаюсь. Как-то, совершенно случайно, увидел свою рожу в витрине магазина и сразу понял, почему, с некоторых пор, от меня шарахаются люди.
Решил почаще улыбаться: а вдруг поможет?..
Когда вернулся в спальню, Суламифь уже ушла. На самом деле, нам и душ-то не слишком нужен.
Мёртвые не кусаются, — говорил Билли Бонс. А также не дышат, не потеют и не ходят в туалет — добавляю я…
И с упорством, достойным лучшего применения, продолжаю отправлять все те надобности, которые делают меня похожим на человека. Не дают оторваться от корней.
Спустившись в кухню, я застал привычную с некоторых пор компанию: Гоплит, отец Прохор и Суламифь. Антигона, повернувшись спиной, орудует натёртыми до блеска рычагами, кофе-машина изрыгает клубы пряного пара и метит чашки чёрно-коричневой струёй.
Я знаю, почему Антигона стоит отвернувшись: избегает смотреть на меня. Я всё хочу с ней поговорить, что-то объяснить, как-то загладить вину… Но она не даёт мне шанса.
Ускользает.
Не меняясь в лице, деловитая, собранная, сосредоточенная на том, чтобы не дай Бог не встретиться со мной взглядом.
Присутствие Суламифь лишь усугубляет.
Когда я сажусь на своё место, чернокожая богиня улыбается и мягко пожимает мою руку под столом.
— Ты со мной — из чувства благодарности, — как-то, в порыве экзистенциального самоистязания, заявил я стригойке. — Я помог освободить твою семью и твоего Мастера, и теперь ты считаешь своим долгом кормить и оберегать меня.
— Так и есть, — она посмотрела на меня и улыбнулась своими пухлыми чувственными губами. — Это что-то меняет в наших отношениях?
— Да нет, — я поцеловал её в щечку. — Всё путём.
Кесарю — кесарево, — говорил мудрец.
И он прав: будучи стригоем, я не могу, не имею права любить живую девушку.
Со временем она это поймёт, и может быть, даже простит.
— Солнце, солнце, загляни в оконце! — в кухню впорхнул весёлый, как весенний зяблик, Алекс.
Гоплит тут же отложил газету.
«Астральный вестник», выпускается на мелованной бумаге строго ограниченным тиражом.
Антигона поставила перед шефом кофе «по-ирландски»: столовая ложка крепкого, как якорный канат, эспрессо на кружку односолодового виски, в просторечии именуемого самогоном.
Галантно отогнув мизинец, шеф пригубил напиток, одобрительно кивнул Антигоне и тут же нахмурился.
— Звезда моя! А почему гости сидят за пустым столом?..
— Благодарствую, мы уже позавтракали, — поспешно говорит Гоплит, приподнимая и показывая пустую крошечную чашечку.
Чем питается древний ящер, я не знаю. Глоточек кофе, крошечный бутерброд с икрой, пара листиков салата… Как черепаха, которая была у меня в детстве. Разве что, Тортилла не пила кофе.
Отец Прохор, после освобождения из саркофага, тоже почти не ест: выходить из голода нужно аккуратно, бережно и постепенно насыщая организм необходимыми калориями.
Святого отца мы отыскали последним: Шаман заживо похоронил его в каменном мешке, в одном из древних монастырей Старой Ладоги.
Чудо-отрок пролежал в схиме десять дней, без воды и пищи.
Субтильный по жизни, теперь он походил на истощенную длительным постом мумию. Хвостик на затылке почти вылез, бородёнка, и до этого тощая, подростковая, теперь присутствовала, разве что, в воображении, но зато взгляд приобрёл твёрдость алмазного сверла.
Почему, после освобождения, чудо-отрок не пожелал возвратиться в свой приход, под заботливое крылышко богомолок, другой разговор. На мой взгляд, тётушки в серых вдовьих платочках выходили бы отрока в рекордные сроки. Оладушки, пареная осетринка, гречка по-монастырски… Пара недель, и святой отец был бы, как новенький.
Но тот стоял на своём: пока не пройду, мол, обряд очищения, порог церкви не переступлю.
Найти и обезвредить Шамана.
Епитимью чудо-отрок наложил на себя сам, пока холодный каменный саркофаг, завезённый на Ладогу ещё тевтонскими рыцарями, медленно, капля за каплей, вытягивал из него жизнь…
Очень незаурядный человек.
А мелкого паршивца
