Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 97
Дом забился, затрещал как швейная машинка, прострачивающая нитями дорожной разметки асфальтовую, охлаждённую дождём ленту Невского. Небо над Магтербургом кипело, молнии вонзались в Неву. В её свинцовых водах, как в корытце, болтались прогулочные катера. На каменном парапете Невы под проливным дождём сидел неизвестный науке молодой человек приятной наружности и, загадочно улыбаясь, ел чебурек.
Глава 24
Бэ-ээдный барашек
У меня есть личность, но она растворима. Это как маленькая деревянная чашка, плывущая в бурном океане. Я должна оберегать её от влияний извне. Должна наполнять её хорошими книгами и мыслями, избегая захлёстывающих волн, размытия, случайной болтовни, глупых фильмов, хаоса ничего не значащих новостей и т. д. А то моя чашечка очень легко опрокидывается, очень легко теряет себя. А потом ей очень больно и долго наполняться.
Из уничтоженного дневника Настасьи
Филат ещё скользил где-то в подвалах и фундаментах, пробиваясь от «Зингера» к Гороховой, от одного мистического дома к другому мистическому дому, а Еву вновь начали атаковать мысли. И были эти мысли самые благие.
Ей стало жаль бедного баранца, истекающего оливковой магией.
«Бедненький маленький барашек! Такой напуганный! Ему так нужна помощь добрых человеческих рук!» – подумала Ева и, чувствуя на пальце пиявку, стиснувшую его кольцом, шагнула к клетке.
Баранец жался в угол задом. Оливковая магия капля за каплей выходила из его повреждённого корня. От этой магии и клетка постепенно становилась оливковой.
– Бедный барашек! Я помогу тебе, бедный барашек! Не бойся меня! Я иду к тебе с добром! – произнесла Ева и, услышав себя со стороны, остановилась как вкопанная. Мысль эта была слишком переслащённая, слишком правильная, просто приторная.
Ева, как истинная цирковая, дочь дрессировщицы и гимнаста, не отличалась сентиментальностью. Более того, относилась к животным как истинный зоолог. Когда число животных у тебя переваливает за сотню, отношение к ним всё больше начинает напоминать военно-полевую хирургию. Например, видя скончавшуюся от старости белую мышку, ты не льёшь слёзы, а прикидываешь, что у тебя змея не ела уже вторую неделю…
Баранца голос Евы тоже не успокоил. Услышав, что к нему идут с добром дарить тепло человеческих рук, он затрясся ещё сильнее и выдал целый дождь искр. Одна искра обожгла Еве ногу. Недовольно завозился в углу громоздкий Грун. Пламмель отчётливо произнёс «Ясень перец!» – и тут же Белава завопила, что ей подпалило волосы.
Боль от ожога отрезвила Еву.
– Ах ты шашлык мелкий! Думаешь, тебе одному больно? А ну перестал! – взвыла она, и баранец внезапно успокоился.
«Ага! – догадалась Ева. – Значит, те слова были словами Фазаноля!»
Жижа в ванне забурлила. Разоблачённый Фазаноль выдал такую волну смрада, что Еву совершенно затопило. Она потеряла способность рассуждать здраво. То ей хотелось вцепиться зубами в горло баранцу, то пережать ему вырванный корень пиявкой, то прыгнуть в ту же трубу, что и стожар. Она то смеялась, то плакала, то шипела, то внезапно обнаруживала, что делает руками хаотические движения. Желания смазывались, перекрывали и погашали друг друга, превращаясь во что-то незаконченное.
Фазаноль явно переборщил, выдав слишком много смрада. Нервное возбуждение быстро перешло в апатию. Уже через минуту Еве ничего не хотелось – только свернуться калачиком, принять позу зародыша и закрыть глаза. И именно это она и сделала. Легла рядом с клеткой, свернулась и просто лежала. Пламмель дважды подходил и тряс её, Белава на кого-то шипела, в Груне происходили сложные желудочные процессы. Что-то в нём бурчало, потрескивало. Но Еве было совершенно всё равно. Просто хотелось лежать с закрытыми глазами. Какой там баранец, какой Фазаноль? Реально сейчас существовала только вонь.
Пик!
Что-то тюкнуло Еву по лбу. Пик! Снова тюкнуло! Не то чтобы больно, но неприятно и настойчиво. Ева почему-то решила, что это дятел. А она дерево. Дятел сел на дерево и долбит себе дупло. Что же тут непонятного? После десятого «пик!» Ева всё же открыла один глаз. Деревянный молоточек с пищалкой летал вокруг неё и тюкал. И это тюканье складывалось в отчётливую мысль:
«Ты должна работать! Иди учи про драконов!»
«Ты что, издеваешься?» – вяло подумала Ева.
«Пик! Ты должна! Жизнь – это работа. Вначале ты боишься жизни и боишься работы, а потом работа становится в кайф! Пока боишься – нельзя любить, и в этом вся разница! Но надо прорваться сквозь страх! Не верь себе! Прорывайся!»
«Я не могу! Я вообще-то тут помираю!»
«Пик! Не верь себе! Ты прорвёшься! Каждый человек для чего-то предназначен. И он счастлив только тогда, когда делает работу, для которой предназначен. Порой ему кажется, что это не так, но это так. Твоё – это животные! Учись!»
– Пик-пик-пик! – сказала Ева, пытаясь поймать назойливый молоточек и отбросить его подальше.
Но молоточек-гармошка ловко отскочил. Ева же вместо него случайно сгребла рукой валявшийся на полу скомканный обрывок. Бумага была жёлтой, шероховатой, старой. Видно, когда-то обрывок занесло сюда из книжного в «Зингере». С пространственными карманами такое регулярно случалось. Хлопнешь ящиком стола сильнее, чем всегда, или толкнёшь бедром стеллаж – и начинаются «задвои» – просачивания из мира в мир.
Просто чтобы спрятаться от всего – от молотков, от голоса совести, от Фазаноля, от своего жизненного предназначения, – Ева развернула обрывок и начала читать. Она прочитывала текст раз за разом и не могла понять содержания.
«Юнкер был Ростов. Он держал одной рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть его тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мёртвого офицера».
Мысли Фазаноля не то чтобы отхлынули, но собственные мысли стали острее. Теперь она могла сказать: «Это вот ты! А вот это я!»
«А ведь хорошо, что я чувствую вонь Фазаноля! Пламмелю и Белаве она явно представляется не такой противной. И для меня эта вонь исчезала, когда я сливалась с ним!» – поняла Ева.
И эта мысль была уже отчётливой. Её мыслью. Твердя про драконов что-то нескладное, но всё же по теме, чтобы не злить молоточек, Ева поднялась на ноги, ужом проскользнула в клетку и приблизилась к баранцу. Присев на корточки и показывая ему свои руки, чтобы он привык к ним и не боялся, принялась молоть какую-то чушь, которая приходила ей в голову:
– Почему у Глызи Косорыла с Маг-ТВ всего один глаз? Ты знаешь, что у всех белых медведей был один общий предок по женской линии – бурая медведица?
Баранец внимательно слушал. Он воспринимал не слова Евы, а Евин образ в целом. Фазаноль пока не совался. Ева уже разобралась, что, пока она слышит вонь, всё более-менее в порядке. А как только вонь исчезает – значит, она уже с ним слилась.
Большой Грун дёрнулся так сильно, что дрожь прошла по всей комнате. Клетка затряслась. Ева, потеряв равновесие, вынуждена была опереться о днище клетки, попав пальцами в зелёную лужицу. Она торопливо отдёрнула пальцы, ожидая
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 97
