Декорации сменились. Хелльвир никогда не видела ничего более странного. Если бы это происходило наяву, она сравнила бы тусклый свет с полумраком царства Смерти. Она помогала принцессе полировать седло воском.
– Передай мне тряпку, будь добра, – попросила Салливейн, и Хелльвир послушно протянула ей тряпочку. – Нам надо как-нибудь с тобой устроить скачки. Уверена, с деревенской девицей состязаться будет нелегко, но, может быть, я тебя все-таки обгоню.
Хелльвир улыбнулась.
– Я редко ездила верхом в своей деревне. Я привыкла летать на во́ронах, – ответила она. – Не знаю, кто из них быстрее.
– Научишь меня? Я всегда хотела полетать на во́роне.
– Научу, конечно, если Эльзевир позволит вам сесть к нему на спину.
– Бабушка когда-то летала на корабле «Кулик» – он назывался в честь судна Короля-Оленя. – Салливейн подняла седло, рассмотрела его в сером призрачном свете. – Ну вот, мне кажется, хватит.
Она свистнула… но Хелльвир проснулась, не успев увидеть, что за существо звала принцесса.
Глава 23
Весь следующий день Хелльвир хлопотала по хозяйству в доме отца, стараясь не вспоминать ни о сновидениях, ни о Салливейн. Она приготовила припарки для брата, заварила ему чаю. Он принимал ее заботы равнодушно, но она несколько раз ловила на себе его пристальный взгляд; вид у него был настороженный, губы были плотно сжаты.
– В чем дело? – спросила Хелльвир, но он молча покачал головой.
В тот вечер она сидела в столовой и помогала служанке из Храма чистить серебро. Вейра недовольно хмурилась: участие Хелльвир в домашней работе она воспринимала как личное оскорбление. Но Хелльвир не обращала на нее внимания; ей нужно было отвлечься. Когда раздался звон колокольчика у ворот, у нее задрожали руки. Она была уверена в том, что из дворца снова принесли дурные вести, но это оказался всего лишь служитель Лайус. Он улыбнулся Хелльвир, прикоснулся кончиками пальцев ко лбу и откинул капюшон плаща.
– Здравствуй, Хелльвир, – любезно улыбнулся он. – Как приятно снова видеть тебя.
– Добрый день, служитель. Стражники пропустили вас?
– О, они ничего не имеют против. Служителю разрешается время от времени навещать свою прихожанку. – Снова эта фальшивая улыбка, печальный взгляд побитой собаки. – Кроме того, моя обязанность как священника состоит в том, чтобы помогать людям в трудные времена.
Служитель жестом указал на дом, и Хелльвир снова обратила внимание на дометик, изображенный чернилами на тыльной стороне его правой руки. Служитель перехватил ее взгляд.
– Это Знак Доброты, – объяснил он. – Обычно мы рисуем на коже Знак, если желаем укрепиться в соответствующей добродетели.
Она не удержалась от колкости.
– У вас не получается быть добрым, господин?
– Я бы так не сказал, но мне хотелось бы найти в своей душе больше доброты, чтобы помочь твоей семье. После всего, что произошло в этом городе, я стараюсь держать свое сердце открытым, не судить людей, проявлять сострадание ко всем, на кого обрушились несчастья. Твоему брату в особенности не помешало бы выговориться. Он перенес тяжкие испытания.
Хелльвир показалось, что служитель на что-то намекает, обвиняет ее в чем-то. Но, к счастью, ей не пришлось отвечать: на пороге появилась мать.
– Служитель! – воскликнула она. – Рада видеть вас. Хелльвир, попроси кухарку приготовить закуски.
Хелльвир отметила про себя, что мать не отправила на кухню Вейру, и не стала прикидываться, что охотно повинуется приказу. Однако без возражений развернулась и ушла, попросила кухарку заварить чай, а потом, чтобы не сидеть сложа руки, надела куртку и вышла во двор. Ей нужно было собрать лекарственные травы, которые она собиралась засушить.
В небольшом садике приятно пахло мятой и шалфеем; к этому аромату примешивался сладковатый запах поздних гранатов, которые увядали и гнили на ветках. Никто не собирал их. Хелльвир села у фонтана, сорвала плод, показавшийся ей съедобным, и разломила его, размышляя о том, почему у них в саду пропадает столько фруктов. Шкурка граната почернела, но зерна были очень сладкими, и она ела их медленно, наслаждаясь вкусом и ароматом. Хелльвир сорвала еще несколько плодов для ужина, а один решила оставить Эльзевиру.
Из полуоткрытого окна гостиной доносились негромкие голоса матери и священника – они говорили на языке Галгороса. Ей стало горько и больно, как в ту минуту, когда она узнала, что мама спряталась в храме вместо того, чтобы отправиться с ними на корабль Редейонов. Религия была для нее важнее мужа и детей.
Скрипнула дверь, и на пороге появился Фарвор. В холодном свете угасавшего осеннего дня он выглядел изможденным, но на его губах появилось подобие улыбки, когда он увидел Хелльвир. Он подошел и сел рядом с ней на скамью у фонтана.
– Я бы ушел прогуляться, пока служитель в доме, – заговорил Фарвор. – Но…
Он кивнул в сторону ворот; в щели под дверью были видны сапоги их тюремщиков. Ветка гранатового дерева задела его волосы, и Хелльвир заметила, как зеленые пальцы, перепачканные пыльцой, погладили его по плечу, словно желая утешить. Среди листвы прятались круглые, блестящие, как зернышки граната, глаза; один глаз подмигнул ей.
Фарвор вытащил свой кисет, раскрыл его и положил на скамью между ними. Взял несколько сухих ароматных темно-зеленых листьев с желтыми пятнышками, раскрошил их в пальцах и набил трубку. Хелльвир узнала трубку: она видела ее в кабинете Калгира. Фарвор разжег трубку, поднес ее ко рту, выдохнул большое облако дыма и откинул голову назад. Она увидела, как пульсирует жилка у него на шее. Он протянул трубку Хелльвир, и она затянулась.
– Странный привкус, – заметила она, возвращая трубку брату.
– Восточный табак, – ответил он, глядя ей в лицо. – Любимый сорт Калгира, ему нравится аромат сливы. Ему привозят этот табак с одного из островов Архипелага. Надо было мне узнать имя торговца; это последний кисет. – Он сделал затяжку и медленно выпустил сладкий дым.
Хелльвир забрала у него трубку и снова затянулась, пытаясь распробовать табак. Аромат показался ей слишком сладким, но он был знаком ей. Он напоминал о доме Калгира.
– Тебе получше? – тихо спросила она.
Ей хотелось, чтобы брат сказал «да», и в глубине души она надеялась, что он солжет. Он ответил не сразу; с минуту молчал, глядя на ласточек, летавших над крышей. Потом убрал волосы со лба.
– Нет, – пробормотал Фарвор. – Мне не лучше, Хелльвир. Я уже не знаю, каково это – когда тебе хорошо. Когда у тебя все нормально.
Хелльвир чувствовала, что брат хочет сказать что-то еще, поэтому промолчала. Они некоторое время передавали друг другу трубку. Когда она гасла, Фарвор чиркал спичкой.
– Иногда мне кажется, что ничего этого не было, – сказал он, глядя на колечки дыма. – Сразу после того, как я просыпаюсь по утрам. На короткое, очень короткое мгновение мне представляется, что это все сон. Я просыпаюсь, мне кажется, что я еще не вырвался из кошмара, и именно в этот миг у меня появляется надежда. На то, что этого не было, что мне все приснилось и нужно только проснуться. И все будет хорошо. Потом я просыпаюсь, понимаю, что это случилось, что это реальность, и спрашиваю себя: откуда мне взять силы дожить до вечера, когда можно будет снова уснуть?
Хелльвир взяла его руку, лежавшую на холодной каменной скамье.
– Я видела его, – негромко произнесла она. – Когда пыталась его воскресить.
Фарвор смотрел на нее сверху вниз; глаза у него были зеленые, как морское стекло. Она сделала
