— Никаких «но», — отрезал целитель и поднёс пахучий пузырёк к носу.

Лёгкость в голове, полёт, блаженная тьма… И это «но» длилось пять долгих дней в полусне. Ещё два дня приучал ноги к прошлым нагрузкам.

Вырваться удалось лишь через неделю после ранения. Благо в кости лишь трещина, до полного перелома дело не дошло. Гатун как — то определил это без рентгена. Сам как рентген просвечивал меня всю неделю. В следующий раз попрошу противника меня добить, но никаких больше больничек!

Бледный, как смерть альбиноса, брожу по городищу, глупо улыбаясь на приветствия селян. Одна рука в повязке, вторая сжимает заветный цветок. Он загрубел, словно облитый смолой, но цвет не потерял, не высыхает. Всё тот же, как в тот день, когда сорвал. И зуб даю, останется таким же ещё неопределённо долгий срок. Странный цветок, странного острова, странной командировки, странной компании, шести странных друзей.

Кстати, где все друзья? Кого благодарить-то? Ни одного не вижу. Хоть бы зашли в период лечения.

Или заходили, да я как всегда спал от этих сонных зелий знахаря?

По отрывкам фраз понимаю, что мы втроём с Зёмой и Ведой перебили всех гигантских пауков на острове. А теперь, не успокоившись, примемся и за всех маленьких, лишь бы людям жилось проще.

Хранители, одним словом.

Поразительно, как быстро возводится в нечто легендарное глупая далеко не героическая выходка. В целом. Ведь лезть к пещерам пауков в одиночку — геройство, сражаться с десятком, убегая — геройство, ощущать яд по жилам и из последних сил посылать врагов подальше — геройство, а вот подставлять под удар друзей, рискуя их жизнями — подлость. Надо было раньше думать, что своей выходкой втяну в эту экспедицию всех. И нет, чтобы сразу помощи попросить, так нет же — герой. Одиночка. Упрямый балбес.

Как город поднялся! Сколько меня здесь не было? Несколько недель? Месяц? Здания отстроены, жизнь кипит, усталый народ, конечно, работает без прежнего энтузиазма, но в глазах больше нет страха. Успокоились немного. За себя, за родных и близких. Ощущают свою защищённость.

Молодцы. Первый урожай соберут и скоро толстеть начнут, а голодные до приключений ринутся вглубь острова. Горячим головам захочется пройтись по нашим следам. Все наверняка думают, что раз мы рядом, то теперь везде безопасно.

В меня едва не врезался парень со странным струнным инструментом. Быстро поклонившись в ноги, он обронил звонким голосом:

— Для рыжего хранителя и всех жителей городища звучит моя песня!

И дёрнув струны, затянул:

Ночь, разведка,

Снежная пурга и вьюга.

Сапоги вминают свежий снег.

Я твой лик, родная, не забуду.

Жди домой,

Едва увидишь солнца свет.

Вместе встретим тот рассвет.

Вместе этим утром будем.

Голос достойный певца, но проигрыш странного инструмента резал слух. Или я так привык слушать природу, что отвык от музыки?

До заставы пару лиг

И подмога в тот же миг

Отворит нам ворота —

Так закончится игра.

Игроки придут домой,

Замолчит проклятый вой!

Второго проигрыша инструмента я не выдержал. Схватив режущее слух нечто, разбил его о каменный дом.

Опешившему народу пояснил:

— Твой голос благословенен демиургами, не порть его этим никчёмным извлекателем звуков.

Народ одобрительно загудел.

Певец кивнул, сконфуженный, но с искрой в глазах, полной надежды.

— Продолжай, — обронил я.

Немного смутившись, певец продолжил чуть дрогнувшим голосом песню:

В ушах как звон колоколов.

Рваный шёпот вскрики рвёт.

Снег хрустит

И привкус смерти на губах.

Сердце чует, сердце ноет, рвёт.

Громкий вскрик в ночи —

Мы обречены.

Всполохи огня за спиной.

Я кивнул. Певец обрадовано затянул припев на подъеме:

До заставы пару лиг!

И подмога в тот же миг

Отворит нам ворота —

Пусть закончится игра!

Игроки придут домой,

Замолчит проклятый вой!

Лицо певца надело маску грусти, подняв глаза к небу, проникновенно продолжил:

Выполнили миссию разведчики.

Ворота со скрипом отворились

Вот отряд бежит навстречу к нам…

Я не вижу их клинков,

Я не слышу призывного гнева

Я остался, как и все

На той заснеженной тропе.

Падкий до слёз народ всплакнул, не смея, однако, прервать последнего припева. Мне как раз удалось улизнуть. А певец закончил его совсем тихо:

До заставы пару лиг

И подмога в тот же миг

Отворила ворота —

Так закончилась игра.

Игроков не ждут домой —

Замолчал, проклятый вой!

Если в городище стали появляться певцы, то значит всё — жирок на пузе охраны обеспечен. И это за какие-то три-четыре месяца? Человек конечно быстро ко всему привыкает, но чтобы настолько!

Сейчас начнётся: певцы, актёры, танцоры. Развлекаловка полным ходом. Начнётся всё с лицемерия, закончится замками на домах на ночь.

Быстро возводимая стена стала тому причиной? Безопасность почувствовали? Захотелось отдыха, наслаждений? Имеют, конечно, право, но честное слово — лучше бы стену не восстанавливали. С неё начнётся падение городища. Ещё пару месяцев на острове и быть мне пророком.

За невесёлыми мыслями и под впечатлением о песне ноги вынесли за пределы городища. Бреду с сумкой на плече, безоружный. Мысли где-то под небом. Вроде ни гоблинов, ни волков поблизости не осталось, топор ни к чему. Да и солдаты Лиура пробираются вдоль леса в ста шагах от меня. Провожают. На всякий случай. Да и правильно в принципе. Слаб я ещё. И махать оружием, тревожа заживающую рану нет никакого желания.

Налетевший порыв ветра подхватил отращенные за месяцы лохмы, подул в шею. Я повернулся. Ветер с юга? Нонсенс. Он разбивается о скалы, с вновь построенной Западной стеной городище укрыто от ветра с трёх направлений. Может дуть только с севера и то лёгкий, слабый — разгона не хватает. Лес мешает. Но мне— то дует не в лицо — в затылок! Южный, как ни крути.

Включилась логика. Мозг устал от бездействия и сонных зелий. Давай, говорит нагрузки, а то нейроны заржавели.

В двух метрах от меня завис здоровый синий бугай с мрачной рожей. Метров трёх в высоту, двух в ширину. Мышцы помощнее, чем у тролля, разве что шерсти не хватает, а так бы сразу стало понятно от кого смерть пришла.

Мозг вяло напомнил о топоре в сумке и… уснул. От лекарств ещё не отошёл. Ни страха, ни предбоевой ярости. Понять только не могу, почему не убивает. Вон и мужики с леса бегут с криками на помощь. Мечами машут. Но двести метров — много, а этому синему чуду только рукой махнуть, чтобы пригвоздить к земле навсегда. Вон