На плечо рухнула чья-то ладонь, и я пошатнулся под ее весом.

– Тяжелый день для всех, пусть люди и делают вид, что это лишь очередной праздник.

Фабиан опустился на лестницу, но звучал так, будто был не слишком близко, – дал мне пространство, возможность уйти от разговора. Я открыл глаза, невольно ухмыльнулся. Он выбрал седьмую ступень.

Кусочки картины наконец сложились: тяжелый праздник, толпы людей, побросавших работу и обязанности, настойчивая продавщица цветов и ее страх перед богиней смерти, черная повязка на руке. День Памяти Мертвых не во всех странах имел такое значение, как на Солианских островах. Материки вообще с пренебрежением относились к памяти об ушедших – народы из граничащих земель смешивались, путая традиции и обычаи, и большинство из них уходили в небытие, раз уж никто наверняка не знал, как их стоило соблюдать. Острова же жили обособленно даже друг от друга и любое празднество лелеяли, возвышали, добавляли значимости, чтобы скрасить однообразные дни.

– Мне давно не о ком скорбеть, – прошептал я, удивившись тому, как тоскливо это прозвучало. – А вы? Ходили к родителям, братьям, сестрам?

Он потер шею, медля с ответом. Специально сел так, чтобы не встречаться взглядами, но и видом со спины выдавал многое.

– Предпочитаю посещать лишь мать. Сторона отца… – Он замялся, бросил взгляд через плечо, качнул головой. – Сложно почитать родню, если одна ее часть убила другую.

Я нахмурился. Мне доводилось слышать совсем другую историю.

– Разве все было так?

– Конечно, своих рук никто не пачкал. Но стал бы муж вкладывать орудие убийства в руки каменной копии жены, если бы хоть немного ее любил? Как будто о нем вспоминать приятнее, чем о той, что дала мне жизнь.

– Считаете, он нанял кого-то, чтобы от нее избавиться?

– Я думал, что ненавидел День Памяти из-за невозможности увидеть мать живой, – проигнорировал он, – а оказалось, что вспоминать не так уж и больно. Даже по-своему приятно. Просто не любил ходить туда с отцом или дедом – они отравляли воздух в ее гробнице своей мерзкой ухмылкой.

– Не каждый король признается, что его отец был…

– О, у меня для него есть много слов, и большинство из них не дозволено произносить не только королю – даже пирата бы пристыдили.

Мы тихо рассмеялись, но на смех это походило мало – будто тысячу иголок воткнули друг в друга. Он – потому что открывался. Почему-то говорил, потом жалел, а после снова рассказывал что-то личное. Я – потому что лгал. Многих мог бы вспомнить, но не желал – предпочитал верить, что на душе у меня нет ран, иначе их можно было бы потревожить.

– Что вы делали тогда в лаборатории?

Фабиан не дрогнул. Знал, что однажды спрошу, и ждал. Повернулся ко мне боком, чтобы смотреть на реакцию. Я задумался о том, как непостоянны мы были в обращениях: общались на равных, но уважительное «вы» порой соскакивало в фамильярное «ты» и наоборот, и принципов работы этого механизма я так и не выяснил. Может, у него были более ясные причины.

– Хотел объясниться.

– И что же произошло?

– Она была чем-то расстроена, не будьте к ней строги, – заторопился король. – Сказала, вы пару дней не ночевали в своих покоях, вот и пришла, чтобы спросить…

– Да бросьте. – Я махнул рукой. – Дело ведь было в официальной женитьбе, и да, по документам она теперь моя, но это не значит, что вам с ней нельзя… Вы же были друг другу обещаны. Так долго ждали.

Казалось, Фабиан рассердился. Челюсти напряглись, он гулко сглотнул.

– У нее разболелась голова. Я дал снадобье, что вы приготовили для меня.

– А лекаря, конечно, не было на месте. Не говорите, что даже не подумали об этом, – поддел я.

– Я не стал.

Без «бы». Значит, предлагала. Умный ход с ее стороны – заполучить и короля, и чародея. Защиту и от конкретного королевства, и не зависящую от места. Теперь ее резкость становилась понятна: отвергнутая женщина не могла так быстро смириться с поражением.

Почему-то я испытал облегчение, узнав, что ее маневр не удался.

– Честно, она выбила меня из колеи, – признался Фабиан, потупив взгляд. – После снадобья уснула, едва не упав на пол… странно, на меня оно так не действует, наверное, из-за разницы в весе… и я положил ее в свою постель, а сам отправился в сад, полночи бродил. Те капли были последними. Побоялся причинить ей вред.

– Ощутили силы?

Внутри что-то щелкнуло. Мы впервые говорили о них открыто. Разумеется, он знал, что я не упустил это из внимания – все-таки на Фадрейне спас от него пару десятков завсегдатаев «Бури», – но прежде этот секрет, скорее всего, принадлежал лишь ему.

– Чуть не задохнулся в их объятиях.

– Да, с магией всегда так. – Я вздохнул, поднял взгляд к темнеющему небу. Ветер становился прохладным, по спине пробежали мурашки. Я не стал напоминать о дне, когда мы касались темы его родства с божеством, – теоретически силы могли происходить и из другого источника, и он, вероятно, на это надеялся. Рука скользнула в крошечный портал, нащупала бутылек и тут же протянула его королю. – Держите. Впредь обращайтесь заранее, если знаете, что оно скоро кончится, раз уж по замку разгуливает кто-то, способный спровоцировать нечто подобное.

Фабиан опять нахмурился. Я не понимал, что его задевало. То, что посчитал, будто он непорядочен? Слаб? Не мог держать себя в руках? Ничего из этого я поистине не вкладывал – потешался, не более. Воздух вокруг короля задрожал, и тот принялся откупоривать снадобье. Я поспешил сменить тему.

– Может, нужно просто отвлекаться от неприятных дел. Вы же постоянно в бумагах и заботах о народе. Займитесь чем-то приятным, – улыбнулся я хитро, чуть прищурился. – Слышал, вы неплохо играете на лютне.

– Входить без приглашения – дурной тон.

Он ответил беззлобно, зачесывая волосы назад, значит расслабился. Его напряжение мне было ни к чему, не хотелось видеть его злым или грустным. Все в такие дни становилось другим: слуги дрожали, девушки робели, толстосумы замолкали, стены неприветливо давили со всех сторон. Поймать момент, в который король бы широко улыбался, стало почти невозможно: помню, видел, когда Ив только приехала на острова, а живущая в нем сила еще поддавалась снадобью, а потом… потом перестала, и улыбка пропала следом. Ноша давила. Но теперь