же ты выпил, если считаешь, что та же Деметра поведется на вот этот твой Кабуки? 
Чтобы не видеть происходящей сцены, я аж ладонью глаза прикрыл.
 Еще бы уши выключить, чтобы совсем хорошо.
 Но я продолжал слышать.
 — Пьяница? — переспросила Демка, надвигаясь на нас со своим неумолимым диагнозом. — Способный выдать зубодробительную тираду, которую любой нормальный человек и прочитать без запинки не сможет, не то, чтобы выродить и озвучить?
 — Идишь ты… — проговорил Лёха. — И правда похож!..
 — Что значит «похож»? Да это он и есть, вон как глаза сразу забегали и в воздухе энергией запахло!
 — Да я… Я не… — продолжал мямлить Оракул.
 Тут уж я не выдержал:
 — Хватит! Все. Конечная станция, приехали. И с платформы говорят: «Это город Ленинград». Спалился ты, братец, по-черному. И не говори, что я не пытался тебя остановить!
 Оракул со вздохом опустил голову. Руки его, изъеденные соком паутины до красно-розовых отметин, безвольно повисли вдоль тела.
 — Да знаю я… — пробормотал бедняга. — Всю твою матершину как собственные мысли слышу…
 — Подождите, — проговорила Арахна, все еще с недоверием вглядываясь в лицо своей жертвы. — Получается, что я едва не съела… великого протобога?.. И даже не почуяла этого?
 — Ну, видимо, энергию он контролирует куда лучше, чем язык, — со вздохом сказал я.
 — И это вполне объяснимо, — проговорил упавшим голосом Оракул. — … поскольку энергией я владею уже много тысяч лет, а языком обладаю всего несколько месяцев.
 — Отчего же вы не показали госпоже Арахне свою истинную сущность? — обеспокоенно проговорила своим нежным голоском Ника. — Ведь вы были в огромной опасности!
 Оракул усмехнулся.
 — Наивное дитя. Показать свою сущность зачем? Чтобы она сожрала меня в три раза быстрее?
 Арахна глубоко вздохнула.
 — О, зато с каким благоговением я бы это сделала… — почти сладострастно прошептала паучиха.
 Деметра озадаченно посмотрела сначала на Оракула, а потом на меня.
 — Не поняла. А что мешает покинуть тело, как это было с другими одержимыми, через которых ты вещал до сих пор?
 — Ты видишь у меня белые глаза? — спросил ее Оракул, повернув лицо. — Слышишь тяжелое дыхание?
 — М-мм… Нет, — озадаченно проговорила Демка.
 — Так вот, я не гость в этом теле. Я и есть это тело.
 Рыжий присвистнул.
 Он собирался было тоже что-то сказать, но я так взглянул на него, что Рыжий умолк, еще не начав говорить.
 — Давайте закроем тему, — попросил я. И, обернувшись к Оракулу, сказал:
 — Отправляйся лучше обратно к своим жрецам. Я был неправ. Нельзя тебе одному по городу шастать. И озадачь там своих птиц хорошенько, пусть вместо того, чтобы раскачиваться без дела обустроят для своего бога нормальное жилище — с местом для сна, возможностью помыться, и приличную еду достают в положенное время. Ладно? А когда я вернусь, мы поговорим.
 — Даня, ты что? — воскликнула Демка. — Нельзя его вот так отпускать! Он же и есть твоя удача. Не понимаешь? Он же может стать для нас настоящим маяком!
 — Это ты не понимаешь, — как можно мягко возразил я. — Этот маяк так не работает, как тебе бы хотелось.
 Оракул усмехнулся.
 — Да уж. Этот маяк… — он постучал пальцем себе по темечку. — работает так, как даже мне не хочется. Так что… — он перевел усталый взгляд на меня. — не пойду я к жрецам, Даня. Не могу. Там… там слишком тихо. И я все слышу. Сплетения вероятностей там говорят слишком громко, чтобы я мог выносить это.
 — Так поехали с нами! — обрадовалась Демка.
 Оракул усмехнулся.
 — Да с удовольствием. Только не рассчитывай на подсказки — их не будет. Иначе я все испорчу. Он знает, — ткнул Оракул мне пальцем в грудь. — В этом и заключается вся ирония сложившейся ситуации. Невыносимая необходимость в соблюдении информационной тишины, которая может стать залогом обновления исходных данных, от сочетания которых зависит диапазон возможностей… Это же у кого угодно лампочка… в маяке перегорит…
 Все молча наблюдали за ним, не смея прерывать поток его внезапного откровения. Было что-то щемяще-грустное, и несмотря на нелепость ситуации, тем не менее — величественное в том, что сейчас происходило.
 А Оракул, безжалостно растирая липкую субстанцию по своим раскрасневшимся рукам, продолжал:
 — А хуже всего, что для меня нет прошлого. Оно все… Все здесь! — приложил он указательный палец к своему виску. — И все теперь разговаривает. Спрашивает, почему я не вмешивался до сих пор. И я не знаю ответа. У меня его нет. Я следовал предназначению. Природе. Так делают боги. Так делают животные. Так какого рожна, мать вашу, так не делают люди⁈ Что это за… лососи вселенной, идущие против течения, в пресную воду, которая вас убивает, чтобы выродить лучшее, на что вы способны, и умереть⁈ Что за чушь… Э-эх… — он разочарованно махнул рукой — мол, кому я вообще это все рассказываю? И повернулся ко мне.
 — Если честно, я бы еще выпил.
 — Не надо. И так вполне достаточно.
 Черт возьми, этот древний протобог сейчас напоминал мне заблудившегося ребенка. Которым он, по сути, и являлся на самом деле.
 — Короче, давай-ка ты и правда поедешь с нами, — бодрым голосом заявил я, хлопнув его по плечу. — Поедешь ведь?
 — Почему? — озадаченно спросил Оракул. — Ты ведь не хотел. И до сих пор не хочешь.
 — Не хочу, — признался я. — Но без присмотра тебя оставлять еще страшнее. Как пойдешь с похмелюги направо-налево народу рассказывать, какие они лососи… Ничем хорошим это не кончится.
 — Хорошо было брату моему Сототу в чревовидной пещере, — пробормотал себе под нос Оракул, прекращая, наконец, свои нервные движения руками. — Чудесный камень абадонин. Не дает ни видеть, ни слышать…
 — Ну… Вообще-то у меня один такой имеется.
 Оракул вздрогнул. Повернулся ко мне.
 — Правда?..
 — А ты не видел? Я взял его в пещере. Для чего — сам не знаю.
 Я подошел к своему коню, забрался в седельную сумку и, поковырявшись в боковом кармашке, вытащил белый камешек, похожий на сахар.
 — Вот, — вложил я Оракулу в ладонь свою давнюю находку. — Держи.
 Тот с любопытством посмотрел на камень. Потом приложил к уху — и облегченно выдохнул. Взгляд его посветлел.
 — А ведь