– Килч так и не признаётся, что там сейчас, в квартале.

Гриз кивнул, медленно, словно сквозь толщу мыслей. Анкарат добавил:

– Но обещал помочь Атши.

– Да… она написала.

Запнулся, привычно потёр запястье. Килч просил разрешения снять печать, но Правитель ему не позволил, сказал: пусть докажет свою надёжность и верность, тогда решим. Анкарат взбесился, услышав об этом, Гриз только махнул рукой – пусть, мне не мешает; шутил: это ведь след магии Рамилат, наши судьбы и прежде были похожи, а теперь мы как братья. Анкарат не знал, стукнуть его, жалеть или удивляться такой преданности. Гриз не слышал подземного солнца, но иногда казалось, огонь Анкарата, что Гриз когда-то увидел в каньонах, для него тот же свет и ориентир.

– Атши не хочет здесь появляться, – продолжил Гриз сквозь долгий вздох, – уверена: тот, кто окажется в Доме, изменится навсегда. Нельзя выйти отсюда прежним.

– Чушь.

– Наверное.

Они сидели в широком проёме окна, смотрели на степь, на шквальные облака в небе.

– Ты что-то не рад, – нахмурился Анкарат, – а ведь всё, о чём мы мечтали, сбылось. Изменилась судьба квартала, мы добрались до Вершины – жаль, прежнего дома отсюда не видно! После Испытания поднимемся на самый верх и посмотрим.

Услышав об Испытании, Гриз дёрнулся, опустил голову. Так вот в чём дело! Да, чем ближе был праздник Жатвы, тем Гриз становился смурней и тише.

– Я слышал, – сдавленно проговорил он, – к Испытанию готовятся много лет. Каждый воин Отряда с детства знает свою судьбу.

Как можно жить, когда так боишься? И ладно бы за себя! Прежние страхи Гриза были простительны, но этот, новый, тяжёлый, давил и выматывал, как ярмо.

– Я тоже, – Анкарат вскочил, наперекор этой тяжести, – знаю свою судьбу с детства. Я буду сражаться, никого не найдётся сильней и отважней до самого края земли. Мы так далеко добрались, и теперь ты сомневаешься?

Гриз мотнул головой:

– Не сомневаюсь, всё так и будет. – Отвёл взгляд, пожевал губы и всё-таки договорил: – Но что, если Испытание тебя изменит?..

Анкарат фыркнул:

– Ничто меня не изменит.

Ничто.

Моя воля сильней.

С наступлением праздника Жатвы пламя в чашах, знаки на стенах, даже небо – всё окрасилось её цветами: рыжим, багряным, лиловым, подступающим чёрным. Приближалась Тьма – переход через несколько сумрачных дюжин, когда над землёй лежал плотный облачный саван, а по степи вокруг городов бродили чёрные бури. Рассказывали, то были проклятья древнего народа, а Гриз говорил: это первые люди, что покинули путь, те, кто пошёл на зов силы, но приюта себе не нашёл.

Праздник Жатвы был шумным и многолюдным. Начинался он в том же зале, где казнили лазутчика, и эхом рассыпа́лся по всему Дому. Звенела медью чудная здешняя музыка. Прежде Анкарат музыку слышал, кажется, только в чайной, но эта оказалась совсем другая. Лихорадочная, она грохотала и билась как кровь в голове от ярости или битвы, стремительная, словно бы догорающая. Вдоль стен протянулись столы: кувшины и блюда с жатвенными фруктами, огромными, яркими, такими сочными – вот-вот перезреют. Запах бродил в воздухе, перемешавшись с запахом вина и специй, жареного мяса, сладкого хлеба. Возле одного из таких столов Анкарат наконец встретил друзей.

Имра размахивал кубком, Шид набивал рот медовыми пышками, Курд вгрызся в истекающую соком баранью ногу, только Китем нервно щипал виноград и мог говорить нормально. В окраинный гарнизон, объяснил он, вернуться не получилось. После Сделки им объяснили: попав в Дом, нельзя сразу его покинуть, особенно после того, что случилось. Ваша земля изменилась, город может вас не узнать. Почему бы пока не попробовать свои силы в здешнем подразделении Стражи? Шейза, конечно, требовал, чтобы и для Отряда всех испытали, но это, как оказалось, не выйдет.

– Что ты ни делай, наша кровь всё равно не подходит. – Китем грустно усмехнулся: – Ну, оно и к лучшему. Говорят, нас Испытание просто сожжёт.

Шейза шумел и сейчас: болтал с воинами Отряда, хохот взрывался над музыкой. То ли не огорчился из-за того, что в Отряд ему не попасть, то ли не поверил. В конце праздника должны были объявить претендентов для Испытания, может, Шейза надеялся, что убедит назвать и своё имя.

Что происходит в квартале, Китем тоже не знал: письма из дома приходили короткие, полные восторгов о том, что братья теперь на Вершине. Китем понял только, что сила каньонов теперь шумела и поднималась, никак не могла успокоиться. Говорил он об этом неровным и шелестящим голосом, на Анкарата как будто боялся глядеть, а куда ещё посмотреть, не знал: всюду метался огонь, сверкала сталь, шумела праздничная круговерть.

О Ским Китем тоже ничего не слышал, а имя её произнёс вполголоса, чтоб не заметил Шид. Прежняя жизнь и правда казалась теперь недостижимой, сном, что давно рассеялся. По лицам друзей Анкарат видел – они и не против забыть эту жизнь, уже наполовину забыли, помнят, может, только как направление к бегству.

Но винить их за это несправедливо. Анкарат втянул их в собственную судьбу. Оставалось сделать её счастливой и яркой. Какой ещё может быть судьба на Вершине?

Эти мысли оборвал оклик, смешливый и золотистый.

Амия.

До сих пор он видел её только издалека. Анкарата она не замечала, похожая на мираж. Окликнешь – не поворачивала головы и скрывалась за плотным строем колонн или рубленым поворотом. А теперь вот снова смотрела и улыбалась.

Среди цветов Жатвы – огня, багрянца, лиловой тьмы – её платье, расшитое жемчугом и золотом, напоминало о времени Рассвета. Вся она, лёгкая, светлая, казалась отзвуком чужой силы. Возле неё, как и прежде, полукругом собрались слуги, но не только они. Был и новый человек… нет, не новый! Тот самый тощий тип с быстрыми масляными глазами, что следил за поединком в саду! Длинные одежды теперь украшены ещё богаче, узорными цветами и птицами, волосы гладкие и блестящие, как у девицы, бледные быстрые руки, как и тогда, в постоянном движении. И никакого оружия – он казался ещё более чуждым Дому, чем Амия. И что же это за тип? А если её жених?

Амия поманила, Анкарат засомневался: идти? Или это ещё какая-то её шутка, как с поддельным побегом?

Но сам не заметил, как оказался рядом.

– Чего такое? Нужно что-то?

– Вижу, – Амия лукаво прищурилась, – у тебя всё идёт хорошо?

– Вроде да.

– Я в тебе не сомневалась. Ты благородный и