– Я видел все твои тренировки. Попробуй что-то новое.

Но Вершина звучала в колдовском клинке, в нём отражалось солнце. Анкарат не мог остановится, бросал себя вперёд, сталкивались, сверкали его и чужая воля, его и чужая ярость, пока

– Ладно… – протянул Ариш, – надоело.

Зачарованный камень блестел у него на запястье, возле ладони.

Зал пошатнулся, лица людей смазались, разбились неверными бликами.

– Я же тебя предупреждал.

Меч обрушился, вонзился между пластинами доспеха, Анкарат не сумел уклониться, только шатнуться в сторону. Камень мерцал, открывались раны той, прежней Сделки, сражения с Шейзой, от которых излечил гарнизон.

Анкарат потянулся к солнцу, позвал огонь – но огонь и солнце больше не откликались, верные Правителю. Его воля повсюду.

Нет, он просто человек. Моя воля…

– Не стану тебя добивать, – голос Ариша тянулся мягко, почти опекающе, – принесёшь пользу городу.

Анкарат умел наступать, а вот уклонялся плохо. Ноги заплетались, слабость всё тело сделала вязким, движения пересыпались как мокрый пепел, время то стыло, то двигалось – и слишком стремительно. Новым ударом Ариш сломал ему ребро. Рот наполнился кровью.

– Бедная девочка. Зря ты её подговорил. Она хорошо помогала.

Лати.

– Что ты с ней сделал?

Не ответил, ударил снова. Анкарат оскользнулся на собственной крови, упал, откатился в сторону. Больше он не хотел, чтобы Амия на него смотрела, но она всё ещё была здесь, замерла совсем рядом, вот-вот отшатнётся. Огненный Смерч, так она написала? Смешно…

– Совсем плохо тебе? – спросил Ариш сочувственно. – Отдохни, отдышись. Но лучше сдавайся. Не хочу тебя мучить.

Анкарат поднялся, вновь выставил перед собой клинок. Тот дрожал, больше не ловил отражения солнца, не лучился магией и теплом. Просто походный меч, подарок какой-то бродяжки.

Нет.

Не сдамся.

Моя воля сильней.

Что-то встрепенулось под рёбрами, ударило жаром.

«Я тебе помогу. Откройся, и я помогу. Я помню, как строился этот храм. Помню всё об этой земле. Обещай сделать то, чего я не сделал».

Анкарат рассмеялся – хрипло, словно эхо смеха лазутчика попало в горло.

Это ведь и моя мечта. Мы понимаем друг друга. Согласен.

Зал сжался – и задрожал, налился алым.

«Обещай».

Анкарат пообещал – и жар самоцвет-сердца забился в жилах, наполнил руки силой.

Камень на запястье Ариша запульсировал, лопнул, окатив его острыми брызгами.

– Что за… – Ему посекло ладони, глаза, он пошатнулся.

– Не тебе решать, куда направить мою силу. – Слова Анкарата, но голос он не узнал, говорил кто-то другой, раскатистое эхо, – недостоин быть Старшим моего гарнизона. Забираю его у тебя.

Ариш рухнул на колени, змеиные его глаза впервые сделались человеческими, испуганными. Как же так? Разве могло так случиться? Город давал Аришу силу, город прощал его преступления, Ариш любил этот город, хотел сделать сильнее – как так? Не мальчишка с проклятой, мёртвой земли победил его, нет, сам город обратился против. Сердце города, сердце гарнизона. Ариш это видел.

Анкарат следил за последним ударом как будто издалека.

Долгий, поющим золотом взмах разрубает шею.

Взгляд, в последний миг – человеческий, мертвеет и гаснет. Анкарат ненавидел Ариша – но что-то в собственном сердце погасло тоже.

А когда тело рухнуло навзничь, вновь зазвучало солнце, зазвучал мир и огонь.

Правитель приблизился, на Ариша даже не посмотрел.

А вот на Анкарата смотрел теперь по-другому. Увидел.

– Сделка завершена.

И добавил тише:

– Второй раз я прощаю тебя. Третьего не будет.

Время Тьмы

I

«Здравствуй, Огненный Смерч!

Ты ведь ждал моего письма?

Надеюсь, оно до тебя доберётся: море в эту тёмную пору становится злым, над пустыми землями ходят бури. Одну такую вижу сейчас за городом, из окна: клубится как тёмная шерсть, кажется даже мягкой. И не подумаешь, что может растерзать человека или целый караван. Особенно сложно это представить здесь, в Саду-на-Взморье. Ты ведь помнишь наш город? Не знаю, получится ли объяснить, но здесь всегда время Рассвета. Лепестки опадают – и другие цветы распускаются рядом, за временем золотых плодов приходит время рдяных, потом тёмно-лиловых. Отсюда сном чудится не только косматая буря, но и всё, что я видела в путешествии и в твоём городе, Огненный Смерч. С каждым вдохом мир за белыми стенами кажется чуть более зыбким. Может быть, и в других землях так же – родная сила затмевает остальной мир. У тебя не так? Ты ведь ещё не забыл?

Я вспоминаю тот миг на высоте и знаю: всё это мне не приснилось. Знаю: ты не забыл, нет. „Как будто он наш“. Не представляю, чтобы кто-то ещё посмел такое сказать.

Как поживает Чатри? Ты так удивился, увидев её! Я заметила: когда ты удивляешься, говоришь ещё короче и резче, словно рубишь слова мечом, а глаза у тебя совсем золотые – значит, это удивление радостное. Ведь радостное? Я угадала с подарком?

Когда пройдёшь Испытание, Чатри точно тебе пригодится. Обязательно напиши, когда его пройдёшь. Что пройдёшь – я не сомневаюсь. В тот день, когда была Сделка… не знаю, можно ли такое писать или в твоей земле подобные слова запретны.

Но я напишу.

В тот день, когда была Сделка, когда ты бился с тем ужасным человеком, Старший Дом, весь этот солнечный камень, сиял вместе с тобой. Чудесно и страшно.

Это я тоже вряд ли забуду.

Надеюсь, и ты меня не забыл.

Амия».

Из футляра с письмом просыпались белые лепестки. Лист, украшенный птицами и завитушками, сохранил запах жимолости и мёда, запах Амии, воздух Сада-на-Взморье. Анкарат глянул в окно – высокое и огромное, не чета прищуренным окнам квартала, клетушкам гарнизонных башен. Взгляд потонул в широте тёмного неба: казалось, Старший Дом – не земля и камень над городом, а солнце над облаками, над ночью. А посмотришь вниз – и перед тобой как будто весь мир, весь знакомый – уж точно. Широкие Ступени падали, рассыпанные по ним улицы постепенно выцветали, срастались плотнее, погружались во тьму. Но в самой дали мрак больше не был глухим. Квартал, теперь потерявший знакомое имя, непривычно мерцал, словно у края города просыпали угли. Каньоны с такой высоты казались яркими нитями, алыми и золотыми штрихами. Их свет, больше не воспалённый, чистый, тянулся дальше, дальше – и тонул в клокотании бури, может, и той же, о которой писала Амия. А с запада город грызло чёрное злое море.

Мы так далеко друг