«Но тогда ты будешь совсем одна», – шепчет голосок сомнения.

Я переступаю с ноги на ногу. «Да. Ну… Может, я заведу кошку. Или нет. Собаку».

Нельзя ведь быть одиноким с собакой, правда?

Я бросаю взгляд на легендарный мост Золотые Ворота с его блистающе-белыми коринфскими колоннами под стиль храма, висящий на массивных стропах. В полночь мост перекроют для машин и позволят людям заполнить его. Мост тянется от мыса Миноса, где в устье залива стоит храм, до сверкающего города с другой стороны. Там мерцают огни, а сам залив черен, как ночь, и тьму разрезает свет прожекторов проходящих кораблей.

Краем глаза я замечаю, как одна из молодых заложниц нацеливается на пожилую пару. Они идут рука об руку, явно влюбленные, и я не могу ничего поделать с давящим чувством в груди. Женщина с тростью старается не отставать, а джентльмен рядом шаркает ногами, делая каждый шаг вдвое медленнее, чтобы подстроиться под нее. Она поднимает взгляд и привычно улыбается ему, и я знаю: последнее, что им нужно, чтобы испортить вечер, – это понять: чьи-то ловкие пальцы стащили у них бумажник или часы.

Прежде чем молодая воровка подбирается слишком близко, я высвистываю сигнал, значение которого знают все заложники: «Стой».

Вот тебе и пришла только наблюдать и записывать. Надеюсь, Феликс не узнает и не накажет меня за то, что я вмешалась.

Воровка останавливается, оглядывается, а потом ее лицо проясняется, и она с готовностью машет рукой. Не мне. Кому-то за моей спиной.

– Привет, Бун! – окликает заложница. Видимо, она подумала, что это он свистел.

Я заставляю себя не оглядываться.

Бун – одно из лиц, которое я ищу каждый день, но это мое дело. Сделав пометку в планшете поговорить потом с девочкой о том, что на работе не стоит привлекать к себе внимание, я позволяю себе оглянуться и вижу его слева от себя.

Бун Рунар.

Мастер-вор. Фантазия всех и каждого и кошмар любого родителя.

И я ничего не могу поделать со своим сердцем, которое неуклюже сбивается с ритма при виде Буна. Особенно когда он ухмыляется ученице, припадает на колено, чтобы быть с ней наравне, и говорит что-то, отчего она смеется, а потом они оба вновь становятся серьезными. Вероятно, он сам напомнил ей о привлечении внимания.

Я опускаю планшет и пользуюсь возможностью насладиться видом.

Почти два метра мышц, грубой силы и ощущения «только попробуй ко мне полезть – и увидишь, что будет» благодаря тем же мышцам и недавнему приобретению в виде неряшливой каштановой бороды на тон темнее волос. А еще он одевается как байкер. Много джинсы и кожи. И аура, которая его окружает, вовсе не ложна. Он может за себя постоять.

Когда смотришь на него, можно подумать, что он круглые сутки ведет себя как та еще сволочь. Большинство мастеров-воров вроде Шанса именно такие. Это защитный механизм. Тактика выживания. Но не в случае Буна. Больше всего мне нравится, как он ведет себя с учениками: как терпеливый советчик.

Спустя секунду он отправляет ученицу дальше. А когда поднимается во весь рост, то осматривает все вокруг, и мой желудок сжимается в предчувствии. Нет, конечно, он не ищет меня. Без сомнений, он пытается найти либо свою ученицу – первую девушку, которая уже сбросила улов, – либо одного из других мастеров-воров.

Несмотря на то что взгляд Буна направлен прямо в мою сторону, он проскальзывает то место, где я стою. Дважды.

Потом Бун уходит.

Я делаю долгий глубокий выдох, смотрю, как он прокладывает путь обратно через толпу, пока не перестаю его видеть, и в миллиардный раз жалею, что воды моей матери отошли в храме Зевса в день, когда я была рождена.

В день, когда я была проклята.

2

А дальше только хуже

– Охренеть… – Шанс издает кашляющий смешок прямо у меня над ухом.

Я подпрыгиваю: понятия не имела, что он снова подойдет ближе, тем более – Аид его забери – встанет рядом.

– Теперь понятно, – хитро говорит он как будто в сторону. – Лайра Керес, ты влюблена в Буна?

Его слова падают между мной и остальными заложниками, как бомбочки.

Каждая взрывается у меня в груди. Прямые попадания.

Можно подумать, что сейчас у меня уже должен быть иммунитет. Но разве можно забить на желание быть любимой – и проклятье, которое не позволяет любить тебя в ответ? Если боль, отдающаяся рикошетом в моей груди, хоть что-то значит, то ответ на этот вопрос – громовое «нет».

Волны придушенных ахов и бормотаний расходятся среди заложников настолько громко, что их слышно за постоянным шумом людского моря, и минимум двое бросают в нашу сторону любопытные взгляды.

«Не давай ему насладиться твоей реакцией».

Мучительно осознавая, что на нас смотрят, я пялюсь на планшет в своих руках, и унижение ползет по мне, как толпы муравьев.

Да будь он проклят.

Было бы неплохо сейчас сбежать, но я не могу. Слабостью всегда пользуются.

Я запахиваюсь в гордость, как в знакомый и уже потрепанный плащ, подбочениваюсь и улыбаюсь самой сладкой улыбкой:

– У тебя есть вся жизнь на то, чтобы быть ублюдком, Шанс. Не хочешь взять выходной?

Пара смешков звучит со стороны заложников, а то и незнакомцев, окружающих нас, и на его шее начинает пульсировать вена. Шанс весь состоит из острых углов – от носа до излома бровей, от скул до колен и локтей. Обычно его голос под стать телу. Даже если он в хорошем настроении, его речь резка и отрывиста.

Но вот когда он становится плавным и милым, а зрачки поглощают бледно-голубую радужку глаз на еще более бледном лице, вот тогда стоит поостеречься. Как сейчас.

– Думаешь, он заметил? – Его слова звучат так, что у меня волосы встают дыбом. – Неудивительно, что ты всегда умудряешься давать ему лучшие задания.

– Ты должен быть подальше в толпе, – говорю я сквозь зубы. Отступаю в сторону, чуть повыше по склону горы, и отставляю ногу влево, будто пытаясь получше разглядеть виды.

Разумеется, Шанс не обращает внимания на мою попытку увеличить дистанцию между нами и снова подходит ближе.

– Не волнуйся, – говорит он. – Встречу его снова – обязательно все расскажу. Кто знает? Может, он трахнет тебя из жалости.

Мне приходится постараться, чтобы не скорчиться от этого удара.

О боги. Я начинаю дрожать. Да ну, на хрен. Ради этого я тут торчать не собираюсь.

– Ты козел, Шанс, – бормочу я.

И, прижимая планшет к груди, будто броню, я ухожу, зная, что он не сможет последовать за мной: ведь ему сдают добычу.

– Не, вряд ли тебя хоть кто-то трахнет из жалости, – выдает он мне вслед. – Ведь для этого ты должна быть хоть кому-то небезразлична.

Все мое тело охватывает леденящий холод, а потом меня бросает в жар. Шанс с тем же успехом мог бы достать лук, которым так умело владеет, и пустить стрелу мне прямо в сердце. Чистое убийство одним ударом.

И он сказал это так громко. Нельзя не услышать даже на довольно большом расстоянии.

Я дышу через нос и поднимаю подбородок с фальшивой уверенностью. Не оборачиваясь, показываю Шансу через плечо средний палец и заставляю ноги работать и нести меня прочь.

Потом за эту перепалку накажут не только его. Я только что нарушила одно из главных правил Ордена: никогда не уходи с работы, пока хоть кто-то из воров еще в игре. Феликс будет взбешен.

Но мне плевать.

Опустив голову, я иду дальше, прочь от них, прочь от толпы, вверх по склону горы в рощицу декоративных деревьев, окружающих храм, где царит благословенная пустота и тишина. И как только я понимаю, что меня не видно, вся та натянутая гордость, что привела меня сюда, испаряется, и я мешком сползаю по стволу дерева, не обращая внимания на сучок, впившийся мне в спину.

Никто не приходит меня проведать.

Потому что