– Что ты тут делаешь? – строго поинтересовался Бербер, который во всяком деле любил порядок.

– Меня хотят объявить рабом, но между тем я свободный человек. Я пытался убежать и спрятался здесь, но моя рука… Боюсь, я ранен и вылезти из кувшина без чужой помощи мне не под силу, – с тихой грустью объяснил пленник.

Бербер обратил внимание на то, что одна рука у юноши измазана кровью, равно как и ладонь, которой он, судя по всему, пытался наложить повязку. Наверняка рана причиняла ему сильную боль, однако пленник держался невозмутимо – взгляд его был открыт и честен, а лицо, кроме излишней бледности, никоим образом не выдавало страдания. Берберу вдруг стало его немного жаль; ровно настолько он бы посочувствовал красивому раненому зверю, которого в скором времени надобно отвести на убой.

– Раз сам хаким приказал тебя отыскать, я, повинуясь долгу, обязан немедленно сообщить о твоем местонахождении Демуджину, – неуверенным голосом произнес он.

Пленник помрачнел, а живой взгляд его потух.

– Если они все же сочтут меня рабом, то непременно убьют, – в отчаянии прошептал он.

Бербер неловко кивнул. Жалость в его груди разрасталась подобно непреодолимой болезни; неужели именно ему предстоит послужить причиной смерти этого беззащитного и такого еще юного пленника?

– Мне бы хотелось помочь тебе, но долг велит…

Пленник с робкой надеждой взглянул в лицо славному работнику.

– Прошу вас, сжальтесь надо мной! Помогите вылезти наверх и не сообщайте обо мне… Клянусь, я сразу же уйду, и никто не посмеет вас заподозрить… – голос мальчишки слегка дрожал, что, конечно же, выдавало его сильное душевное волнение, и Бербер, глядя в его честное благородное лицо, не решился совершить того, что должен.

– Ладно. Я помогу тебе, парень. Только уйти ты сегодня не сможешь. Вокруг одна степь, а место нашей стоянки стерегут нукеры. Теперь они работают с удвоенным рвением – ведь все ищут тебя. Завтра утром я повезу молоко в город на продажу, спрячу тебя в телеге. Только ты должен будешь сидеть тише полевой мыши.

– Да, конечно! – живо воскликнул пленник, приподнимаясь. – Я так благодарен вам!

– Повремени с признательностью, – смущенно пробормотал Бербер, сам до конца не понимая, правильное ли он принял решение. Но благодарный взгляд мальчишки немного польстил его самолюбию, ибо скромный работник на секунду почувствовал себя всемогущим: действительно, в его руках сейчас трепыхалась живая душа, и в сущности только от его доброты зависело, будет ли она продолжать пребывать на свете или нет.

Затем они попытались осуществить на первый взгляд невозможное предприятие: надо было как-то вытащить раненого и вследствие чего совершенно неповоротливого пленника из темницы, при этом еще больше не запачкав кровью камень. Им обоим пришлось немного попотеть, но Бербер, будучи сам довольно сильным и ловким, наконец, справился с задачей. Мальчишка выглядел таким бледным и взмокшим, что армут заволновался – не упадет ли тот в обморок раньше времени. К счастью, все обошлось, и они благополучно дошли до небольшого хабита Бербера, позади которого располагался курятник.

– Полежишь пока с курами, – приказал он. – Завтра утром я приду за тобой. А сейчас мне надо помыть кувшин, чтобы никто ничего не заподозрил.

– Спасибо! – еще раз от души поблагодарил его Артур.

Днем из степи вернулся расстроенный Демуджин; добыча ускользнула от него, значит, следовало уведомить хакима, чтобы не навлечь на себя еще больший гнев.

Старик был сегодня не в духе; утром он отходил плетью нерадивого писца, который в важном документе по небрежности допустил кляксу. Потом у хакима началась мигрень, из-за чего он погрузился в еще более мрачное состояние. Он уже почти дошел до некоего предела угрюмости и злости, как к нему пожаловал Демуджин – непривычно бледный и испуганный.

Учитывая все сегодняшние неприятности, хаким сразу заподозрил худшее.

– Скотину вновь одолели паразиты? – сварливо поинтересовался он.

Демуджин обреченно покачал головой. Что ж, значит, дела обстояли еще печальнее.

– Разбойники напали на наш стан?

Демуджин вновь усердно затряс головой.

– Кто-нибудь умер? Да не томи, говори уже! – взорвался хаким, сдерживая в своей груди сильное желание отхлестать предводителя нукеров по щекам.

– Мальчишка сбежал, – тихо объявил Демуджин, виновато склонив голову. Услышав эти безобидные слова, хаким с облегчением рассмеялся, ибо подозревал нечто более ужасное.

– Из-за такого пустяка ты решился меня побеспокоить, славный изумруд? – вкрадчиво произнес хаким, когда первые признаки веселья прошли.

– Мы всю ночь искали его в округе, но юнец утек как песок сквозь пальцы. Не представляю, куда он запропастился. В степи видно далеко, но ни его самого, ни следов – ничего нет. Боюсь, мы его потеряли.

– Если он свободный человек – не велика беда, а вот если чей-то сбежавший раб… Но ты говоришь, его нигде не оказалось? А искали ли вы в наших шатрах?

– Все вывернули наизнанку!

Хаким недовольно покачал головой и с кряхтением поднялся на ноги. Все-таки он уже был довольно стар.

– Жаль, что все приходится делать самому, – брюзжал он по дороге во двор.

В этот дневной час вокруг шатров было пустынно; солнце вовсю палило, а ветер был такой горячий, что от него на лбу появлялась испарина. Самая подходящая погода для кочевников. Будто хищный гепард, медленно ступая в своих замшевых туфлях с загнутыми концами, хаким побрел по территории стана, внимательно оглядываясь. Демуджин с удивлением наблюдал за странными действиями хозяина. Казалось, тот не пропускал ни единого места, даже такого, в котором, по скромному разумению предводителя нукеров, просто невозможно было спрятаться не то что мальчишке, но даже и кошка бы там не поместилась. Так, хаким осмотрел один за одним перевернутые кувшины, отхожие горшки, ямы с отбросами, а затем решительно направился к колодцам.

Демуджин внутренне почувствовал собственное превосходство.

«Видно, старик сбрендил от жары», – подумал он и сказал, почтительно понизив голос:

– Позвольте, господин, но не станет же узник прятаться в собственной темнице?

Хаким покачал головой.

– Глупец. Если у него есть разум, то только в зиндане он и будет прятаться, поскольку именно там искать его не будут. Не в открытую же степь ему бежать!

Возле одного колодца хаким замер и принялся внимательно осматривать каменную