Ичин имел ввиду, что такая смерть лучше, чем доставшаяся Нишаю. Если Ойгон погиб, он не будет рвать сердце тому, кто любил его. Нет тела — остаётся надежда.

— Все мы потом встретимся у корней великого дерева, — тихо сказал Ичин. — Найдём друг друга. К Эрлику-то наши души теперь не пустят.

Услышав про дерево, Шасти всхлипнула. Горшок она потеряла, спасая Нишая, а значит, и другого, нашего древа, наверное, тоже не будет. И нового мира.

— Да ты сам бы уже себя поискал, — фыркнул Майман, усаживаясь рядом с Ичином. — Выглядишь как покойник, а на тебя вон — сам барс смотрит! Пузом!

Ичин пошевелил пальцами предавшей его руки. Чернота немного сошла с неё, но шаман смотрел на руку с сомнением.

— Может, всё-таки отрубить? — предложил Майман, весело скалясь. — Симар тебя подержит, а я — рубану?

— Шутник, блин, — выдохнул я. — Лучше помоги вдыхать душу в Нишая! У тебя лёгкие — как у трёх девчонок!

— Да помогу я, — осклабился Майман. — Ты только покажи, как? А то поцелую, как баб целуют, и превратится ваш колдун в бабу!

Охотники, израненные, уставшие — заржали как кони. Захихикали зайцы.

Ичин светло улыбнулся и хлопнул Маймана по плечу. Марево тёмного мира ушло с лица шамана, словно его и не было. И я понял, что вот он-то — поправится.

— А я водицы принёс! — раздался бодрый голос Истэчи. — Хорошо! Тут ручей рядом. Вот!

Наш хозяйственный парень принёс целую связку бурдючков, и зайцы повскакивали. Не просить у нас воды — нет, они кинулись в глубину коридора, чтобы напиться самостоятельно. И Нордай побежал за ними.

Один из охотников строго окликнул зайцев, пошёл с ними провожатым — мало ли чего. Мальчишки…

Шасти выхватила у Истэчи бурдючок и стала мочить губы Нишаю.

— Ты лучше живым дай попить! — оскорбился Айнур.

Предводитель наклонился над колдуном, попытался отобрать у девушки бурдючок, вода плеснула в лицо Нишаю, и он открыл глаза.

Шасти, вместо того чтобы обрадоваться, зарыдала пуще прежнего.

Айнур отнял у неё бурдючок и жадно припал к нему.

— Щас-то ты чего плачешь? — спросил я, обнимая девушку.

— Эх, не успел я его поцеловать, — посетовал Майман. — Как мы теперь? Бой то ли проиграли, то ли выиграли — а ни араки, ни бабы!

Глава 34

Росток на крови

Нишай открыл глаза и тут же закрыл. Он дышал теперь сам, но дышал тяжело, а по щекам текли слёзы. Видимо, лёгкие он всё-таки обжог.

Шасти хлопотала над колдуном, пытаясь трансформировать лечебное заклинание так, чтобы оно работало без положенного бальзама.

Айнур подсел к ней. Его в детстве пытались учить магии, пока учителя не объявили, что «красный дракон и воин красной кости» — полная бездарность.

В магическом плане наш предводитель почти ничего не умел, кроме пары лечебных заклинаний, не требующих отваров и зелий. Но их-то как раз и можно было сейчас применить.

Ичин собрал раненых. Видя, что Шасти пока не до них, да и для перевязки у неё ничего нет, велел своим оказывать помощь подручными средствами.

Охотники и не такое умели. Травмы и раны в горах — дело обычное, так что лекари «из своих», умеющие вправлять кости, накладывать лубки и зашивать раны — нашлись быстро.

Я устроился рядом с Шасти и занялся Мавиком. Подушечки лап у него потрескались и кровили.

— Не доглядел ты за ним, — нахмурился Ичин. — Посадка на каменистую горячую почву не должна быть жёсткой. Волк торопится, а всадник должен сдержать. Иначе зверь побьёт лапы, хромать будет.

— Надо смазать нутряным жиром, — подсказала Шасти, вытирая со лба пот. Она пыталась объяснить Айнуру то, что не сумели его учителя — где именно он тупит. — У меня был в сумках и барсучий, и медвежий. Всё потерялось.

Горло у Шасти хлюпнуло, и она быстро склонилась над Нишаем, пряча горячие влажные глаза.

Мы переглянулись с Ичином и пошли к выходу из ущелья. Вряд ли Эрлику нужны сумки Шасти, скорее всего, они или в трещину провалились, или стоят там, где девушка их оставила.

Но снаружи было темно, и земля всё ещё вздрагивала, как шкура волка, которому досаждают блохи, а потому вылазку решили отложить. До момента, пока духи победят Эрлика. Ичин надеялся, что так и будет.

Я вынул меч и посмотрел на лезвие. Сияние угасло, но означало ли это, что Эрлик мёртв?

Вернувшись к Шасти и волку, я порезал рубашку на лоскуты, промыл лапы водой и перевязал, сообразив этакие башмачки.

Мавик вздыхал и косился. Но ему строго-настрого было наказано, не сдирать повязки.

Когда всех раненых обиходили, Ичин велел охотникам погасить факелы и отдыхать.

Шасти кое-как усыпила Нишая, накачав его заклинаниями. Привалилась ко мне, попросила песню.

Я начал что-то мурлыкать себе под нос и уснул. Земля вздрагивала, укачивая, и ночь была очень тёплой для здешних гор.

Разбудил меня шёпот часового:

— Это не луна, это солнце встаёт!

В ущелье было уже не черно, а серенько. Похоже, и в самом деле занимался рассвет.

Я осторожно выбрался из-под сопящей Шасти, побежал к выходу и столкнулся там с Айнуром. Судя по теням под глазами — предводитель ночью не спал.

А ещё он был без куртки и без рубахи. И красный какой-то весь, распаренный.

— Ты чего? — спросил я.

Сильно разбираться времени не было — к нам уже спешили Ичин и Майман. Рожи у них были помятые и озабоченные — эти дрыхли без задних ног.

Айнура молча ткнул мне в лицо согнутую в локте руку. Она безобразно распухла. Непонятно было, как он вообще держал в ней вчера меч?

— Чего там? — спросил Майман, зевая и безжалостно отталкивая Айнура.

— Светает, — пояснил охотник, что стоял на часах. — Туман сильный поднялся. Не видать ничего, но тихо.

Он был их тех, горных полушаманов, с серебряными кольцами на больших пальцах и амулетами на концах заплетённых у висков волос.

Майман выглянул наружу, поманил меня:

— Смотри, заяц!

Над истерзанной сражением землёй висел пушистый сизый туман. Блёклое солнышко в вышине едва пробивалось сквозь него, но это явно была не луна.

Айнур тоже вышел наружу, поёжился. Накинул на плечи куртку.

— Покажи руку Шасти, — велел Ичин. — Разбередил