сжег десятки наших кораблей, опозорив само славное имя азет, — приподнявшись со своего места, произнес пожилой сенатор Ипефан, ища побелевшими глазами то место, где находился консул. — Ты растратил казну на бессмысленную войну между варварскими народами, а варвары тем временем смеют судить и приговаривать к казни наших граждан. Я, может быть, слеп, но не глух, и мне стыдно за то, что происходит с нашим Ройзсом. 
-Средства оправдали цель, — высокомерно перебил консул.
 -Это решит суд, — усмехнулся сенатор.
 -Консул не может быть судим, — резко оборвал его Максимус Антони Плацент.
 -Но ты больше не консул, завтра истекает последний день твоего правления.
 -Но кто сказал, что меня не изберут им вновь?
 -Ты был им уже трижды, — как что-то само собой разумеющееся проворчал сенатор в ответ.
 -Там где был третий, будет и четвертый. Правила имеют свойство меняться, — усмехнулся Максимус. — Стража! — несколько ворвавшихся в Сенат солдат грубо выволокли старика из зала.
 Консул повернулся к Сенату:
 -Сегодня львы отужинают старым мясом.
 Сенаторы хмуро смотрели на улыбающегося консула, но молчали. Максимус Антони Плацент осуществил то, о чем ройзсцы мечтали ни одно столетие, и сейчас даже его злейшие враги понимали: выступать в данный момент против Максимуса чистое безумие.
   -Позор, молодые люди, это когда стыдно, –дребезжащий голос де Ангеляра продолжал разлетаться по аудитории. — Позор это гордиться своим малодушным поступком, позор это надсмехаться над своим учителем.
 Притихшие студенты молча слушали профессора, опустив в пол глаза.
 Де Ангеляр вернулся. И теперь минуту позора он припомнит каждому.
 В аудиторию просочился швейцар.
 -Что? — резко обернувшись, спросил де Ангеляр.
 — Его светлость граф вас срочно желает видеть во дворце.
  -Господин канцлер, это ваше право решать насколько виновна или невиновна королева Летеция, но я надеюсь на вашу сознательность, — главный ляонджа бросил пристальный взгляд на канцлера де Виколя, заставив того заерзать в кресле.
 Граф посетил каждого, кому предстояло определить участь Летеции. Кто после такого решится сделать неправильный выбор?
  Процедура суда на острове Ройзс заключалась в том, что коллегия судей тайно бросала в ящик черные и белые камушку, решая виновен человек или нет.
 Когда-то для суда над безумным Карлом Жестоким был использован этот чужеземный обряд, только судьями были высшие чины Вистфальского государства.
  Горящий внутри гнев начисто перекрывал страх. «Как они смеют?», — думала Летеция, пока ее закованную в кандалы несколько стражников вели по пустынным коридорам дворца. Ее дворца. Сейчас ей хотелось самолично казнить их всех.
 Тронный зал был заполнен аристократами, ожидающими представления. Суд над королем был историческим моментом, и каждому хотелось присутствовать на нем лично.
 Сегодня Летеция сидела не на троне, а в стоящей по центру зала клетке. Кандалы с девочки, правда, все же соизволили снять.
 На специально созданном для этого помосте стоял «лучший адвокат Лиции», сделав легкий поклон толпе, он заговорил:
 -Королева Летеция обвиняется в безумной, неоправданной жестокости по отношению к вверенным ей Акилиным подданным, во вредных и абсурдных для Вистфалии решениях.
 Девочка было открыла рот, но адвокат ее перебил:
 -Сначала, ваше величество, выступит сторона обвинения, дабы вы не могли угрозами заставить их говорить неправду.
 В зале появился краснощекий Серж и, бросив на Летецию полный презрения взгляд, заговорил:
 -Свидетельствую перед самим Акилиным, что она будучи принцессой чуть было не забила меня палкой, а потом грозилась посадить в яму со змеями, — мальчик еле сдерживался, чтобы не брызнуть со смеху, — если бы не вмешательство моего отца меня бы уже не было на этом свете.
 Сидящей в коллегии судей канцлер кивнул головой, подтверждая сказанное сыном.
 Летеция вздрогнула, вспомнив тот день, и собравшись с мыслями произнесла:
 — Если я такая жестокая самодурка, почему я не казнила его после?
 — Вы угрожаете свидетелю, ваше величество? — подняв брось, спросил адвокат.
 А Серж изобразил демонстративный испуг.
 Как же ей хотелось стукнуть по этому наглому краснощёкому лицу!
 Сержа тем временем сменили другие свидетели, подтверждающие ее неоправданную жестокость.
 В зал ввели служанку Летеции. Под глазом девушки красовался здоровенный фингал.
 — Подтверждаете ли вы, что ее величество занималась вашим каждодневным избиением, тем самым вымещая свою злобу?
 Девушка тупо смотрела на зал ничего не понимающим взглядом. В ее глазах застыл ужас пыточных Городской расправы.
 -Подтверждаете ли вы… — раздражено начал повторять адвокат.
 Девушка, что есть мощи, закивала головой.
 — Вам больше нечего бояться, — успокаивающе произнес адвокат, но по лицу служанке можно было сказать с точностью обратное.
 В коллегии судей поднялся глава Синего госпиталя де Ланкельм:
 -Безумие ее величества очевидно любому, понимающему в лекарском деле, –проворчал главный лекарь.
 -Вы лечите только Синюю чахотку, — перебила Летеция.
 -Мои познания весьма разнообразны, — прокряхтел в ответ де Лагкельм.
 -Например, вы хорошо умеете наживаться на чудом горе, — закончила за него фразу девочку.
 -Сейчас судят вас, а не вы, — раздражено перебил девочку адвокат.
 Как назло именно в этот момент на лице Летеции непроизвольно задергалась мышца.
 -О чем я собственно и говорил, безумие передается по наследству, — прокряхтел глава Синего госпиталя.
 -Только безумец мог выпустить десятки предателей, изменников и бунтовщиков, — задребезжал в коллегии судей голос де Ангеляра.
 — Изменников ее величества? — резко прервав излияния профессора, спросила Летеция.
 -Да, — выпалил не успевший понять суть вопроса де Ангеляр.
 -Но королева я. И если они изменили мне, разве я не могу их простить?
 Де Ангеляр запнулся и, забулькав, словно рыба, выброшенная на берег, смолк, выискивая взглядом главного ляонджу. Но тот демонстративно молчал.
 -Вы хотели закрыть аквоморовые производства. Производства, покрывающие больше половины расходов вистфальской казны, — прокряхтел, поднявшись со своего места, лорд де Гонель.
 — А вы отдали ройзсцам Аквоморий, — парировала Летеция.
 Де Гонель повернулся к сидящему рядом лорду де Монре, но толстяк сделал вид, что не заметил этого взгляда, что-то с интересом рассматривая на своих ботинках.
 А обвинения все сыпались и сыпались.