— Всему твоему роду.

— Прекрати нагонять тоску, мне повезло. Это во сто крат лучше, чем умереть посудомойкой на кухне. Сначала они, — женщина кивнула на горцев, — Потом ты. Неужто добрые боги заметили нашу помойку?

— Нет никаких богов.

— А вы, древние? Трое ведь были древними?

— Может, и так, я не застал то время.

— Тебе нужно что-то в дорогу?

— Я всё уже купил, но спасибо за заботу. Нечасто люди предлагают мне помощь. Хорошо, что ты есть, Олафу нужны верные люди вокруг.

— Что я могу?

— Помочь советом.

— Бывшей шлюхи и посудомойки?

— Здесь все шлюхи, посудомойки и бандиты. Ты не хуже других. Учитесь думать вместе. То, чего не видит он, должна увидеть ты. Что недоступно его уму ты должна понять.

— Говорят, наш врач знает грамоту и науку.

— Так учись у него. Вы можете строить, а не просто высасывать соки из города. Будь для остальных людей тем, кем горцы были для тебя. Ладно, всё это слишком походит на занудство старого брюзги. Прощай. Может, когда-нибудь свидимся.

…

Караван месил грязь узких улочек Детмера. Казалось, все люди повылазили из лачуг и домов поглазеть на то, как уезжают горцы.

Молодая девка — то ли просто торговка, то ли шлюха, хотя в этом городе она могла быть и тем и тем, подбежала к Трому и надела ему на голову венок из высушенных цветов:

— Прощай, герой штормов!

Мастер меча дёрнулся, как бывает, когда приснился кошмар, и уставился на неё. Девушка помахала ему рукой на прощание.

Тром, Олаф и Александр уселись на одной телеге, и легат смотрел, как колесо то и дело тонет в лужах, норовя обрызгать всех, кто шагает рядом.

— Как она узнала? — наконец, сказал Тром.

— Может, я проболтался, — ответил Серый Олаф.

Легат заметил, что горец сразу осунулся, только услышал это прозвище.

Люди провожали их, как умели — просто молча смотрели вслед уезжающему каравану, и в их глазах читалась смесь сожаления, страха за будущее и надежды, что с уходом горцев Детмер не обрушится в пучину насилия и разврата, а продолжит укреплять такой хрупкий пока, но такой желанный порядок.