– Крепко ты его припечатала! – с неожиданным для самой себя восхищением воскликнула сваха.

– Ага, крепко. Да и себя заодно. Чем дальше – тем хуже. И его я этим отчаянным словом по миру гоняю, и себя обременила…

– Тебе-то что? Детей родила, внуков вырастила, правнуков, вот полезным делом занимаешься, – стала разбираться сваха. – Все тебя уважают, подношения тащат.

– Дочку с зятем пережила, сына с невесткой пережила. Для домовихи что главное? Семья! А ведь я свою семью пережила…

И пригорюнилась бабка Бахтеяровна, повязанная чересчур сильным словом, не имеющим супротивного слова, и, глядя на нее, пригорюнилась сваха Неонила Игнатьевна.

А в щель между дверью и порогом уже блестели молодые глаза – это Малаша, уняв свой девичий испуг, принеслась выспрашивать о знатном женихе Трифоне Орентьевиче. И ей хотелось знать сию же минуту – понравилась она или не понравилась. Раз уж в этом сватовстве все не по правилам, не по прежнему разумному порядку, раз уж они до свадьбы встретились – то ведь очень важно понравиться. А то, глядишь, и никакой свадьбы не будет…

А коли свадьбы не будет – так будет рев в три ручья, и будут всякие злые и глупые слова, и много всяких неприятностей.

Довольно уже и того, что бредет не-разбери-поймешь куда позабывший свое имя дряхлый домовой, бредет от пустоты к пустоте и остановиться не может. Лишь изредка вспоминает – вроде бы к невесте шел. И тут же забывает обратно.

Рига 2003