Больше к нему не подходили, и он мог бродить, где вздумается. Поднялся на галерею — с другой стороны от места, где стояла Сайэнн, глянул на горы. Здесь, наверху, было немного легче, души остались внизу. А скоро тут все сгорит, дерево же. Прошелся по комнатам — здесь, видно, жили командиры. Дорогая мебель, хоть и не такая роскошная, как у богачей Осорэи, приборы для письма, иногда книги. На одном из столиков лежала черно-красная флейта. Хороша была, не бесполезный тростник, на котором играть может только ветер.

Взял ее, вышел, опустился на доски возле столба галереи, щекой к его поверхности, раскрашенной в белый и красный. Повертел в пальцах тонкое полое тело, приложил к губам, вспоминая, как давно, в прошлой жизни его учили играть.

Цепочка тонких звуков полилась, замирающая, похожая на змеящуюся поземку. Души, привлеченные звуками, поднялись, закружились, не отваживаясь приблизиться. Хоть во дворе их меньше останется…

Опустил флейту, испытывая непонятное смятение — впервые перестал понимать, кто он сам. Он заиграл снова, вспоминая людей, которых встречал когда-то — флейтиста, актрис, Лайэнэ, мужчин и женщин, детей и взрослых. Играть получалось — он сам это осознавал — плохо, но он старался, сворачивал собственное восприятие в их узкий непонятный звукоряд, нелепый, но почему-то такой притягательный. На несколько мгновений вышло почти как надо, это был уже не свист птицы или журчанье ручья, а музыка. Но нить, на которую он сумел насадить звуки, порвалась, и все снова рассыпалось.

Умерла музыка.

И его смерть, которую смертью и нельзя называть… Надежная ниточка, что вернула его в мир быстро и прежним — росток жизни в теле человеческого мальчика, все то, что он сам получал в дар много лет подряд. То, что он сам и создал.

Если этого ростка не станет, сам он — ощутит ли что либо? Услышит звук от разрыва? Может быть, нет… и все свершилось, как он хотел. Или еще не свершилось?

Теперь уже поздно что-то возвращать.

Руки разжались, светлая стрелка флейты упала с галереи, покатилась по плитам двора.