Или ему померещилось?

Эти глаза не могли принадлежать человеку – но вот взгляд…

Во взгляде было вполне человеческое, но непонятное Игару чувство.

Миновало несколько длинных мгновений.

А потом все силы Игаровой души рванулись к Тиар, желая спасти ее – либо разделить с ней ее судьбу; она обернулась. Лицо ее было сосредоточенным, как во время трудных родов. Как той ночью, когда Игар впервые увидел ее.

Кажется, он больше никогда ее не увидит.

– Союз, скрепленный, на Алтаре, незыблем, – глухо сказала Илаза.

Они стояли на опушке леса. Дорога к людям, заброшенная, мокрая от росы, от обочины до обочины была затянута туманом, и колючие кусты, стоявшие по сторонам, как стражи, казались гротескными черными статуями.

– Куда ты пойдешь? – спросил Игар, глядя в сторону.

Илаза коротко вздохнула:

– К матери… Я пойду к матери, Игар. В конце концов… – она хотела что-то добавить, но осеклась и замолчала. Носком башмака поддела кустик желтеющей травы; печально улыбнулась:

– Может быть, когда-нибудь?..

– Да, – сказал он быстро. – Конечно. Когда-нибудь, когда все это забудется…

Илаза отвела глаза:

– Дорого бы я заплатила, чтобы… забыть… Но не выйдет, как ты думаешь, Игар?

– Не выйдет, – подтвердил он тихо. – И у меня тоже.

Илаза поддела травяной кустик еще раз, так, что он накренился, задрав белесые корни и обнажая черную, рыхлую землю под собой.

– Жалко… Но… но ведь надо на что-то надеяться? Да?

– Да… Смотри!

Оба задрали головы, всматриваясь в небо над лесом. Озаренная восходящим солнцем, там парила, раскинув крылья, огромная белая птица.

Эта птица смогла бы, наверное, накрыть собой поселок; двое, глядевшие в небо, различали каждое перышко в хвосте, каждый изгиб изящной шеи, и, кажется, даже внимательный взгляд…

Небесная птица, сложившаяся из утренних облаков, дрогнула – и растаяла под порывами ветра. Распалась туманными хлопьями.

Оба молчали. Игар, стиснув зубы, чувствовал, как липкая тяжесть, сдавившая грудь так давно, что он забыл и мыслить себя свободным – как эта давящая тяжесть отступает. Уходит, оставляя после себя хрупкий, измученный покой.

Девочка стояла среди большого леса, и глаза ее казались черными от непомерно расширенных зрачков.

А рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки, стоял он.

Девочка много лет жила в обличье взрослой и умудренной жизнью женщины, а он – он жил в обличье…

…о котором лучше не говорить. На которое страшно смотреть – но она смотрела, и по взрослому ее лицу текли, обгоняя друг друга, слезы.

Перед ними лежала река – широкая и мелкая, девочке по колено. На дне смутно белели мелкие камушки – а посреди потока лежал еще один, огромный и плоский, выступающий над водой, будто жертвенный стол. Не зря люди давным-давно прозвали его Алтарем.

Рассвет над рекой набирал силу, и, присмотревшись, можно было разглядеть на плоском камне пеньки прогоревших свечей. Два, три, четыре…

– Тиар.

И тогда девочка обернула к нему мокрое, измененное временем, почти испуганное и почти счастливое лицо.

Святая Птица, помоги им.