— Кто здесь?

Молчание.

Тоббо раздвинул кусты.

И увидел.

Они лежали кучкой, аккуратно перевязанные широкой прозрачной лентой: круглый щит с золотым колосом, меч, латы, багряные, как отблеск заката, и глухой шлем с узкими прорезями для глаз, увенчанный короной из колосьев.

На глазах Тоббо плавилось все это и текло в пламени костра под утробный вой, несущийся из-под расплывающегося шлема. Потом почернело и стало похоже не на латы, а на громадный нарост на боку старого дерева.

Но вот же — лежит она, умершая в огне колдовская сталь, багряная, гладкая, словно только-только вынесена из кузни, и ни с чем не спутать ее.

Тоббо опустился на колени.

Лента оказалась нежданно тугой, она не захотела рваться сразу.

Поднял шлем и поразился тому, что он почти не имеет веса. Как и панцирь с кольчужной юбкой, и поножи, и щит.

А меч тоже — легкий и тупой.

Выходит, Багряный не зря ни разу не обнажил его. Крови, значит, проливать не хотел. Жалел людишек.

А они его пожалели?

Лицо пастуха стало страшным.

Нет, не ошибался отец Ллан. Ни в чем. Никогда. Вот только больно уж мягок был ты, добрый старик. Никак нельзя с ними по-хорошему…

Тоббо повертел бесполезную двуручную игрушку.

Сплюнул.

Зашвырнул в траву.

Подумав, вернулся в хижину.

С лежанки испуганно глядела жена. Не умеет иначе, хотя Тоббо давно уж не бьет ее: слишком ясно помнится нежность рук, вытиравших горящие клейма влажной, пропитанной целебными отварами тряпицей.

— Собери поесть. Да побольше.

Жена негромко охнула.

— Тихо!

Женщина сорвалась с места, засуетилась у печи. Мясо, сыр, пряные травы. Тоббо опустился на колени и, подсунув нож в щель, оттянул присыпанную землей доску.

Меч. Настоящий.

С месяц назад неведомый бедолага так и не смог отбиться от гояодной стаи. Наутро Тоббо, закопав кости, прибрал наследство. Кремень с огнивом, мешочек соли, медную пряжку от пояса. Ну и меч тоже. Хотя такая штука нынче плахой пахнет, а все ж таки полезная вещь. Вишь ты, как нашептал кто…

Уже с порога оглянулся. Захотелось вдруг сказать что-то хорошее, но Тоббо не знал особенных слов и поэтому буркнул:

— Не плачь…

А жена, уловив в голосе непривычное, всхлипнула громче:

— Не уходи…

Тоббо потоптался на месте. Распахнул дверь.

— Не могу. Нужно.

Помолчал. И, уже шагнув за порог, объяснил:

Вернулся король.