— Это ведь я дарил тебе лыжи.

Его так обнимали и били по спине, что шапка свалилась с мокрых жёлтых кудрей. Он подобрал её, но не надел. Подошёл боком, больными глазами посмотрел на воеводу… и развернул длинную тряпку. Отблеск зари пал на золотую полоску вдоль лезвия. — Меч достал, — молвил Ярун виновато.

Вождь приоткрыл глаза и посмотрел на него. Медленно выговорил:

— У тебя сынки родились.

Он почти улыбался. Он снова научится улыбаться и веселиться на посиделках, приглядывая за ревнивыми удальцами. Званко Соболек крикнул с берега, что по избам никого не осталось. Он был ранен в руку стрелой и очень этим гордился. Мне хотелось расцеловать его. Скоро я увижу сестрёнок, увижу дядьку и мать. Счастье-то. Мы задержимся на несколько дней: за разливом гремело гневное море, след выждать, чтобы утихло. Успеем наговориться.

Надо было нести вождя на берег, в избяное тепло. Я взялась за одно из копий, и меня никто не погнал, не усомнился во мне. Побратимы шли рядом, Молчан трусил по пятам, и медленная заря освещала Того, кого я всегда ждала. Я смотрела больше под ноги, боясь оступиться, и мы с парнями дошли до самого тына, когда я схватилась: чего-то недоставало. Чего-то очень привычного. Потом поняла. Ночь перед Самхейном повалила Злую Берёзу. Вывернуть её метель не осилила, но ствол пал, оставив необъятный пень в аршин высотою. Сойдёт снег, и могучие корни погонят вверх новую жизнь, сперва пень зальётся слезами, которых никто не посмеет собрать, а потом к вешнему солнцу рванётся новый побег, буйный, сильный, свободный от всякого колдовства…

Но тогда мне неоткуда было всё это знать. Я шла мимо громадных заснеженных елей и крепко держала древко копья. И думала, как войду сейчас в дом и затеплю очаг для Того, кого я всегда ждала.

17.04.89–13.05.91