– Все было настолько плохо?

Джемма вздохнула:

– И да… И нет.

Это сложно объяснить кому-то, кого там не было – в этом доме, в этой деревне, в этом лесу. Все эти мучительно тянущиеся дни. Джемма могла ерничать сколько угодно, но, оглядываясь, она почему-то была благодарна, что в этом сумасшедшем месте с ней оказался именно этот упрямый, несговорчивый и надежный осел. Агенты бывают разные. Не все умеют выдерживать стрессовые ситуации – и, наверное, у Доу это в итоге вышло куда лучше, чем у нее самой.

– Я догадался, что что-то все-таки произошло.

– В смысле? – не поняла Джемма.

И затем бумеранг к ней вернулся:

– Ты назвала Доу Сайласом.

О нет.

– Заткнись, а.

Она хлопнула его по бедру, но Винсент продолжал веселиться:

– Так и сказала. Сайлас.

Джемма еще раз его ударила, но теперь Винсент каким-то образом поймал ее руку в темноте. Ладонь у него была ужасно холодной, но он держал ее крепко и уверенно.

– Мне всегда казалось, – сказал он, и отголосок шутки еще ощущался в его тоне, но там, под ней, внезапно обнаружилась серьезность, – что вам стоило бы подружиться. Знаешь. Вы даже похожи.

Джемма проигнорировала это вопиющее оскорбление.

– Я просто говорю… что тебе не помешало бы…

Винсент замолк, и в темноте Джемма чувствовала, как он пытается что-то от нее утаить. И когда он закончил фразу, она знала, что это не то, что он на самом деле хотел сказать.

– Тебе стоит больше доверять себя людям, Джемс.

«О каких еще людях ты просишь, если я даже тебе не могу себя доверить?»

Это тоже осталось невысказанным. Джемма проглотила эти слова, вместо них выдавливая из себя насмешливое:

– И из всех кандидатов на свидание со мной ты выбрал Сайласа Доу?

Винсент засмеялся. Джемма потянула его за руку дальше:

– Двигай.

Она должна была отстраниться. Ей не следовало… Ей вообще не следовало давать ему взять себя за руку, но, когда это произошло, Джемма не нашла в себе сил его отпустить.

– Не хочу никаких свиданий, – дрогнувшим голосом сказала она. И этого ей тоже не следовало делать. – Просто… не хочу. Ясно?

Винсент ничего не ответил. Просто сжал ее ладонь, и Джемме в очередной раз захотелось заскулить, как побитой собаке.

Далеко они не прошли – спустя пару поворотов в лицо начал дуть сквозняк. Джемма чертыхнулась.

Каждый раз это означало одно и то же.

Они снова вернулись.

– Может быть, – судя по голосу, Винсент пытался приободрить их обоих, – мы все-таки взяли неправильное напра…

Фонарик, висящий на бедре у Джеммы, замигал.

* * *

Тело делало то же, что и всегда: стремилось вернуться к исходной форме. Киаран провел бесконечность, вцепившись в острую кору дерева, и все вокруг было неподвижным – только внутри него кипела жизнь. Она сращивала ткани, воспроизводила новые клетки, заставляла сердце натужно стучать и гнать кровь по венам. Мысли возвращались, постепенно заполняя голову и передвигаясь электричеством по нейронным связям.

Вокруг было тихо: сплошь привычные черные стволы, широкие и необъятные. Откинув голову на корень, Киаран старался просто дышать через боль, и в голове крутилась единственная мысль: он, выросший рядом с национальным парком, в жизни не видел таких старых деревьев.

Он плохо помнил, как здесь оказался. Мистера Купера – да, его недовольное лицо было относительно четким. И видение… видение, в котором он оказался. Что-то наподобие галлюцинации наяву. Песня, мальчик, его отец… Потом его выдернуло оттуда, как будто внутренности кто-то дернул крюком… А затем… затем…

Киаран инстинктивно снова дотронулся до горла, которое заживало слишком быстро для того, что с ним случилось. В произошедшее верилось с трудом: рассудок словно отторгал воспоминания, потому что если все это произошло на самом деле, то он должен был…

«Подумаешь об этом потом», – приказал он себе, собрав все силы. Сначала – выживание, хотя бы это ему втолковали. Найти мистера Махелону. Мистера Купера. Возможно, они думают, что Киаран мертв, и если двинутся куда-то с поляны, то он может их не найти…

Но где поляна?

Взгляд дернулся к веткам, корням и кустам. Да, они стали старее и толще, но оставались всё такими же одинаковыми. Киаран знал базовые правила для потерявшихся в лесу, конечно, знал: разведите костер, попробуйте залезть на дерево, оставайтесь на месте, ориентируйтесь по солнцу… Но ничего из этого ему сейчас не поможет. Костер разжечь нечем, на дерево не забраться, солнца тут больше нет…

Киаран остался один. И никто его больше никогда не найдет. А когда опустится ночь – все снова повторится, как в тот раз.

Дыхание опять сдавило в груди под тяжелым прессом из паники и отчаяния.

«Дыши. Дыши! Думай. Нужно выжить. Сосредоточься».

Решив попробовать сдвинуться с места, Киаран попытался подняться. С первого раза не вышло: тело будто забыло, что кто-то им должен управлять, и отказывалось подчиняться. После нескольких попыток у него с трудом получилось поставить себя на ноги, но только опершись на ствол дерева. Голова кружилась так сильно, что его замутило. Лес вокруг так и норовил превратиться в черно-белую карусель.

«Идти. Нужно идти. Нужно отыскать отсюда выход. Нужно найти мистера Махелону».

Образ мистера Махелоны появился как маяк на скале во время шторма. Объемный, реалистичный – широкое лицо, прямой взгляд, громкий голос. Казалось, он даже замедлил круговерть, и лесу неохотно пришлось успокоиться, перестать кружиться. Словно реальность сдавалась даже перед иллюзорным мистером Махелоной.

С трудом подняв одну руку к лицу, Киаран вытер продолжающую течь кровь. Второй он вцепился в дерево и теперь прижимался к нему лбом, пытаясь удержать образ перед глазами. Он спрашивал его: «А если я пойду, но не туда? И буду отдаляться, вместо того чтобы идти к вам? Это лес, здесь невозможно выбрать верное направление, если не умеешь ориентироваться. Что мне делать?»

Мистер Махелона, конечно же, не ответил, но Киаран не мог сдаться так легко – он ведь обещал. Глупо было держаться за эту мысль сейчас, когда горло разорвано, тело не слушается и все, на что хватает сил, – это удерживать себя в вертикальном состоянии, а желудок – внутри. Но Киаран пытался. Не мог не пытаться.

Он сосредоточился на дыхании и дышал, дышал – дышал долго, пока вместе с воздухом не ушли желание плакать, отчаяние и страх. И не