– Корень черноязык?

– Я поклялся, Мать Гандринг, что отомщу убийцам моего отца. Я может быть лишь наполовину мужчина, но поклялся полной клятвой.

Языки пламени мерцали в очаге, и их оранжевые отражения танцевали на стеклянных колбах на полках.

– Твой отец и твой брат, – прохрипела Мать Гандринг. Одем и его люди. И так много кто еще. А теперь Последняя Дверь открылась для меня. И все… из-за монет.

Она моргнула, повалилась к огню, Ярви вскочил, мягко поймал ее левой рукой, правой подложил позади нее подушку и с огромной осторожностью опустил ее обратно на ее стул.

– Похоже, монеты могут быть смертельнее всего.

– Мне жаль, – прошептала Мать Гандринг. Ее дыхание участилось.

– Как и мне. По всему Гетланду вы не найдете более жалкого человека.

– Я так не думаю. – Она слабо улыбнулась. – Из тебя получится отличный министр, Отец Ярви.

– Я постараюсь, – сказал он.

Она не ответила.

Ярви неровно вздохнул, закрыл ей глаза, скрестил ее руки на подоле и, усталый и ослабевший, откинулся на свой стул. Он все еще сидел там, когда дверь с грохотом распахнулась. По ступеням, спотыкаясь, поднимался человек, и пучки трав перед ним качались, словно повешенные люди.

Один из младших воинов, недавно прошедший испытание. Даже моложе Ярви. Свет огня двигался на его безбородом лице, когда он, помешкав, прошел в арку.

– Король Утил ждет аудиенции со своим министром, – сказал он.

– В самом деле? – Ярви сжал пальцы здоровой руки на посохе Матери Гандринг. На его посохе. Эльфийский металл холодил кожу.

Он встал.

– Скажи королю, что я иду.