Пока же она ничего не ответила, ибо единственное, что могла бы ответить, так это «в каком смысле остановиться», на что последовало бы «сами знаете, в каком», а поскольку она не знала — предпочла дождаться пояснений. 
— С тем делом насчет выходца с Востока, — добавила Д'нилла чуть погодя.
 Каола моргнула.
 — «С тем делом насчет выходца с Востока»? Вы знаете, что он сделал с моей сестрой. И знаете, сколько денег мы получим, если все это сработает.
 И знаете, что это моя операция, в которую вы, согласно всем правилам, вмешиваться не имеетк права. И надо ли мне упоминать, что именно вы первой предложили…
 — Я помню, да. Но обстоятельства изменились.
 — За три дня?
 — Да. Все это куда больше, чем вы думаете, Каола.
 Каола осознала, что у нее падает челюсть, и поспешила закрыть рот.
 — Больше? Больше, чем уничтожить до основания всю Правую Руку и заполучить совершенно неисчислимые потоки денег?
 — Да.
 — Д'нилла, мы о чем вообще говорим?
 — О союзе.
 — С кем?
 — Скорее, пожалуй, «с чем».
 — Хорошо. С чем?
 Д'нилла чуть помолчала.
 — У вас есть выбор из нескольких вариантов, Каола. Первый — вы делаете как я скажу, и мы больше к этому не возвращаемся.
 — Этот меня не интересует. Продолжайте.
 — Второй — вы просто восстаете против меня, напирая на правила и соглашения, и тогда посмотрим, что у вам получится.
 — Это угроза, Д'нилла?
 — Третий же вариант — получить объяснение, почему это столь важно.
 — Да, я бы хотела…
 — Но для него потребуется змеиный обет.
 Каола на мгновение потеряла дар речи, прежде чем выдавить:
 — Это что, не сказка?
 — Именно.
 — Я всегда думала…
 — Знаю. Но — да, он существует, и если вы хотите в это влезть, вам придется принести такой обет.
 — В чем он состоит? Сказки я слышала, а на самом деле как?
 — Мы возьмем немного вашей крови и скормим ее пятнистому древесному аспиду, а вы произнесете обет, пока он ее пьет.
 — Так эта часть, значит, правда.
 — Да. И если вы нарушите обед, яд аспида смешается с кровью в ваших артериях, и тогда вы умрете, вопя от боли. По крайней мере, так мне рассказывали; вживую ни разу не видела.
 — Не слишком приятно звучит. Если я принесу обет, вы объясните, почему вдруг так важно, чтобы этот выходец с Востока остался в живых.
 — Да.
 — Пожалуй, я предпочту второй вариант. Тот, где я восстану против вас, и посмотрим, что у меня получится.
 Д'нилла поудобнее села в кресле и отпила еще чаю.
 — Признаюсь, не такого ответа я ожидала.
 Каола поставила свой чай на столик в молчаливом ожидании.
 — Вы в моем доме, знаете ли. Вы понимаете, на что я способна. В особенности здесь, где мне достаточно пальцем пошевелить.
 — Да. А еще я у вас в гостях. И вы налили мне чаю.
 — Старинный обычай, и слишком ненадежный, чтобы ставить на кон собственную жизнь.
 — Он убил мою сестру. Он забрал ее душу.
 — Знаю.
 — Я этого так не оставлю.
 — У меня в голове очень четкая картина, как все это рухнет. Опасный признак, полагаю. Что ж, хорошо. Спасибо, что уделили мне время и навестили меня.
 Каола дрожала, когда дверь за ней закрылась.
 На ходу она чувствовала, как открываются врата, и активно потянула силу сквозь Державу; Д'нилла пусть развлекается намеками, сама же она всегда предпочитала решать вопросы напрямую, если нет причин поступать иначе.
 Оказавшись на улице, Каола развернулась лицом к дому.
 — Ко мне.
 И «сейчас» стало эхом, шепотом, мыслью, когда состоялся удар. Она была готова, ожидала этого, и помощь была уже в пути, и все же…
 Она подняла руки и расширила пределы, и…
 Плоская молния, слишком яркая, чтобы на нее смотреть, бъет с невероятной скоростью, и Она разбивается на части, каждая часть — уголек, каждый уголек отдает крохотную искорку свечения безразличному городу и умирает еще до того, как этот свет достигнет цели, и Перерождается, ибо все это лишь послушный воле образ, бъет в дом, который словно смеется над жалкими и бесплодными потугами, впитывая и преобразуя…
 Копья кружат, катятся кубарем кровожадные колючки…
 Вихри воют, вертятся вечной вуалью воли…
 Где — то там лопается стекло, и этот звук разделяет, становится частью…
 Грозный гром грохочет, гневно, гулко, гадко…
 Огонь, лед и пар открыто на улочке старой Адриланки — которая, будем откровенны, видывала и не такое, — и всесокрушающее ощущение давления, тяжести, которая призвана сокрушить, сдавить, преображается в столкновение воли на миг, на минуту, навечно… и — Все!
 Давление ушло. Удар нанесен. Оглушенное: стоп, я что, живая?
 Шесть волшебниц в цветах джарегов стояли неровным кругом перед скромным маленьким домиком Д'ниллы с поднятыми руками, только что отразив атаку, а Каола переводила дух, безумно удивленная, что все — таки осталась в живых, даже при том, что готовилась именно к этому исходу.
 Дверь открылась, на пороге появилась Д'нилла, ее платье свободно развевалось на ветру, что нынче прилетел с моря — океана и не содержал в себе ничего магического сверх той магии, которую скрывают вечно беспокойные морские воды.
 — Вы разбили мое окно, — сказала Д'нилла.
 Каола ничего не сказала, надеясь, что другие сочтут это молчание суровым и безразличным, а не следствием того, что она сейчас выложилась до донышка и просто не может придумать хороший ответ.
 — Итак, — продолжила та, обводя взглядом полукруг волшебниц, — или мы учиняем полноценное побоище прямо посреди улицы, или вы заставляете меня отступить.
 Каола продолжала ничего не говорить; это казалось самым правильным выбором, и она по — прежнему не была уверена, что способна на что — то еще — в голове у нее все еще крутился тот полуслышимый — полувидимый туман, какой всегда