Девушка? — удивляется тот. — А, вы про ту у цветочного? А что с ней не так?

— Её глаза, они…

— А, вы про это? — произносит Степан, словно бы что-то понимая. — Ну да, я тоже заметил, что она избегает в глаза смотреть. Говорят, есть такая болезнь. Аутизм, или как-то так.

Не смотрит в глаза? Я этого не заметил. Впрочем, она говорила со Степаном, так что, может быть, тот зрительный контакт был всего лишь случайностью. И всё же отчего меня так перемкнуло? До сих пор никак не отойду от этого чувства. Словно бы я на один миг почувствовал себя человеком. Человеком? Я вспоминаю своё недавнее видение. Неужели я видел её? Тогда получается тот тёмный силуэт, который я так хотел настигнуть, был я сам? Так или иначе видение ведёт меня к рейсингу. Теперь я ещё больше жду наступления ночи.

В раздумьях я прохожу в дом и иду в свои покои. Прислуга, что встречается мне по дороге, приветствует меня поклонами. В отличие от других благородных домов у меня почти нет людей среди обслуги. Из-за этого до заката солнца резиденция окутана тишиной. Единственный, кто может нарушить спокойствие — это мой брат Николай. Как и я, он прямой наследник княжеской линии. Если со мной что-то случится, он должен будет возглавить клан Романовых. Поскольку он мой единокровный брат, ему позволено жить в моей резиденции на правах второго хозяина. Порой он слишком забывается и начинает вести себя неподобающим образом. Именно из-за него из дома исчезли все человеческие слуги.

— Анастасия звонила мне. Сказала, ты снова со всеми рассорился, — бросает он, настигая меня в спальне. — Почему ты вечно ищешь неприятности? Нас и так не любят. Что, так сложно было согласиться с мнением большинства?

— Не говори о том, о чём не имеешь ни малейшего представления, — отвечаю я, раскрывая двери гардеробной. — Демидов плетёт козни. Если дать ему волю, он захватит власть над Синклитом.

— Ну, так и дал бы ему то, чего он хочет. Чего ты упёрся как баран?

— Следи за языком, мальчишка! — я молниеносно перемещаюсь к нему и впечатываю его в стену. — Или забыл, с кем говоришь?!

— Смилуйся… Светлейший князь… — сдавленно произносит Николай. В глазах его страх. Его тело начинает каменеть и рассыпаться в моих руках. Поняв, что перегнул палку, я отпускаю его.

— Ну, и характер у тебя, — он испуганно сползает по стене. Я вижу оставшийся на штукатурке след. Становится немного совестно. Что-то и вправду не то со мной. Вспылил без всякой причины.

— Нельзя, Колька, нам отдавать власть Демидову, — шепчу я, тяжело вздыхая. — Иначе реки крови прольются.

— Я знаю, что ты хочешь, как лучше, Александр, — брат поднимается на ноги. — Но когда долго смотришь с близкого расстояния, то перестаёшь видеть картину в целом. Отец говорил, что судьба вращается будто колесо. И реки крови прольются всё равно, хотим мы этого или нет. Вопрос лишь в том, будешь ли ты в числе тех, кто выживет или погибнешь?

Он уходит, оставляя меня в раздумьях. Стыдно сознаться, но думаю я вовсе не об отцовской мудрости, а о той самой девушке. Выбираю себе гоночный костюм на вечер, затем отправляюсь в ванную. Стоя под струями воды, я думаю о том, каково это — быть живым. Чувствовать всё так остро, но в то же время понимать, что однажды умрёшь. Наверное, если бы я знал, что число моих лет ограничено, то не стал бы заниматься интригами и просто дал эмоциям волю. Как нынче говорят, отжигал бы по полной! Интересно, почему люди поступают иначе?

Выхожу из душа обнажённым и встречаюсь взглядом с Георгием. Он на секунду оказывается в смятении, но потом, спохватившись, отворачивается. Неловко вышло. Я начинаю спешно облачаться.

— Ты уже вернулся?

— Да. Подумал, что у вас могут быть ко мне поручения.

Эта беседа не более чем способ дать ему понять, что всё в порядке. Я вижу, что ему не по себе с тех пор, как я заподозрил его в связи с помощницей Демидова. И пусть я ничего не сказал, он чувствует мои сомнения на его счёт. Лучший способ показать, что я всё ещё доверяю ему — дать секретное задание. Мне вдруг приходит идея.

— Вообще-то, одно поручение есть, — киваю я. — Ты уже можешь повернуться.

Георгий оборачивается и подходит ближе. Помогает мне застегнуть куртку, затем высвобождает из-под неё мои волосы. Он настолько близко ко мне, что я могу почувствовать все тонкости аромата его женщины. Никогда бы не подумал, что аромат смертных может быть настолько сексуальным.

— Готово, — произносит он с поклоном.

— Благодарю, друг мой, — отвечаю я, встречаясь с ним взглядом.

Его лицо очень близко к моему. Я даже могу видеть тёмный зрачок в глубине его красных глаз.

— А теперь загляни в мою память и взгляни на девушку, которую мы со Степаном встретили сегодня.

— Хотите, чтобы я забрал воспоминание о ней?

— Нет! — испуганно отвечаю я и чуть спокойнее добавляю. — Оставь. Оно мне ещё понадобится.

Георгий прикрывает глаза и касается моего лба своим. Я тоже невольно зажмуриваюсь, чтобы не видеть его так близко. В сочетании с человеческим запахом это кажется жутко странным.

— Я вижу её, — Георгий открывает глаза и отстраняется. — Что вы прикажете сделать с ней?

— Просто разузнай, кто она такая. Её мать погибла на перекрёстке рядом с Измайловским парком в день летнего солнцестояния десять лет назад.

— Я понял, — кивает Георгий.

— И ещё…

— Да?

— Тебе не мешает принять душ. Ты пахнешь человеком.

— Простите, Ваша Светлость.

— Да будет тебе, — вздыхаю я меланхолично. — Я ведь говорил, что просто завидую тебе. Любовь — это единственное благословение, что нам доступно.

* * *

Я не помню точно, кто подал мне идею участвовать в гонках. Меня привлекла степень риска. Каждый заезд мог закончиться для меня травмой и ущербом моему байку. И если травмы я мог быстро восстановить, то вот с байком всё обстояло иначе. А потому мне пришлось учиться, совершенствоваться с течением времени. И это следующее, что меня привлекло. И последнее, что определило моё решение — это люди, их эмоции, взаимоотношения. Я тот, кто не знал о них совершенно ничего, оказался вдруг среди смертных. Этот опыт нельзя ни с чем сравнить.

— Значит, ты и сегодня собираешься в город? — Николай становится у дверей гаража. На улице уже темнеет, а это значит, что нам с Георгием пора выезжать. — Говоришь, что заботишься о людях, но