был прекратить это еще тогда, но я любил его…, и до сих пор продолжаю любить. Мы поссорились и Кривжа ушёл. Пытался он забрать и Патшу, только я не позволил! Понимаю я и Патшу: в горе и отчаянии он ничего больше не смог придумать, как спрятаться под крылом брата, а тот лишь поселил свою отраву в его сердце… За это — нет Кривже прощения. Тебя я тоже понимаю, богатырь, каждый из нас бы всеми силами боролся за жизнь, но простить не могу.
Яромир понимающе кивнул, а Грива замолчал и задумался.
— Запомни: Кривжа обязательно будет мстить и, рано или поздно, он найдёт тебя. Он не сможет спокойно жить, пока не сожрёт твоё сердце. Как бы тяжело мне не было это говорить, но ты должен будешь сделать то, что не смогу я: вырви его черное сердце из груди, придай его огню — только так ты сможешь покончить с ним. Так ты исправишь мою ошибку. Он хорошо тебя воспитал, славич, и не мне вмешиваться в твой путь. Ты смел и силен духом, — я это уважаю, только один мой сын мёртв, а второй — пёс знает где… Мне больше нечего делать в этих краях. Теперь всё это — твоя забота. — Грива поднялся со стула и указал Яромиру на выход. — Довольно, ступай, в этих стенах и так уже слишком много было сказано.
Яромир, поняв, что больше он ничего от седого волколака не добьётся, направился к выходу.
— Прощения просить не буду, но знай, что мне глубоко жаль, что все так сложилось. Будь здоров, старый волкулак.
— Гой еси, богатырь! — сухо ответил ему Грива, продолжая указывать на выход.
Яромир повернулся на пятках и уже почти дошел до ограды, когда его окликнул вышедший на крыльцо Грива:
— Эй, славич!
Яромир остановился и оглянулся.
— Спасибо тебе за правду, хоть и горькую!
Яромир коротко кивнул в ответ и захлопнул за собой калитку.
