Помог уйти Виктор. Когда я выбежала из здания, его машина как раз остановилась у входа. Он увидел меня в панике, распахнул дверь:

— Ты куда бежишь?

— В аэропорт, — выдохнула я. — Я лечу домой.

Он пытался выяснить, что произошло. Я отрицала всё. Сказала только, что боссы меня не обижали. Виктор тогда нахмурился, но больше не задавал вопросов. Просто купил билет на ближайший рейс и помог пройти регистрацию.

Это был его способ проститься.

После того я больше его не видела. Он пытался со мной связаться и пригласить на свидание, но когда он узнал о сыне, то исчез окончательно. И, честно говоря, я не держала зла. Ну зачем ему всё это? Зачем больной ребёнок, женщина с разбитой жизнью? Его молчание было логичным, почти ожидаемым.

Я перевернула страницу. Постаралась. Работала, где могла. Заботилась о сыне. Делала всё, чтобы забыть о Нальдивах и обо всём, что с ними связано.

И сейчас — в этой тихой деревне, среди запаха пирожков и звука детского смеха — я почти верила, что у меня получилось.

— Лиана, — услышала я голос мамы из кухни. — К тебе гости.

Я обернулась, сердце ударилось о рёбра так сильно, что стало трудно дышать.

Дверь распахнулась, и их силуэты тут же заполнили весь порог: Нейв — с той безупречной, медленной уверенностью, которой он умел заглушать любую бурю — и Аррас, чья тень всегда приходила с тяжёлым ароматом опасности и теплоты одновременно. Я застыла, потому что в груди одновременно взорвалась тысяча чувств: тоска, которая жила во мне месяцы; нежность и любовь к этим двоим, которые я так долго глушила в себе; вина, горькая и тянущая; и страх — внезапный, холодный, потому что первая мысль была о ребёнке: а если они навредят ему в отместку?

Нейв шагнул вперёд и, как будто читая мои мысли, тихо произнёс: — Страх — это уже перебор, кто мы по твоему, чтобы вредить ребенку?

Его голос был мягким, в нём не было упрёка. — Ты забыла, что позволила нам проникать в свое сознание? — добавил он почти шутливо, и в его взгляде скользнула та привычная невозможная простота.

Я хотела ответить, хотела выдавить из себя оправдание, но слова застряли в горле.

— Она даже не удосужилась выяснить, что все еще замужем, — с совершенно непонятной эмоцией произнес это Аррас.

Я замужем?!

Действительно — я не проверила документы, не удостоверилась, что брак расторгнут. Но только потому, что была уверена, что всё кончено, что они аннулировали брак в тот же день. Нет?

— Нет, — ответил на мои внутренние метания Нейв. — Ты все еще наша жена. Да и зачем нам разводиться?

Но… Я ничего не понимала. В смысле, зачем? Я же... я же...

Нейв подошёл ближе. Его присутствие было тёплым и одновременно неотвратимым. — Если бы ты нам не открыла сознание в тот день, — сказал он спокойно, — мы, может, и не поняли бы тебя. Но ты впустила нас и мы увидели всё: и про сына, и про лечение, и про то, как ты так и не рассказала никому о том, в чем именно наша слабость. И про то, что ты нас любишь.

Слова как молот. Я почувствовала, как застыла в ступоре; глаза сами собой наполнились слезами: от радости, что они тут, от стыда, от той самой тоски, которая почему-то разрывала меня на части.

— Вы должны меня ненавидеть, — выдохнула я едва слышно. — За всё. За предательство.

Аррас только улыбнулся — не коварно, не победно, а так, будто в этой улыбке было место и боли, и пониманию. Он покачал головой и сказал: — Ненавидеть — не про нас. Мы злились, это да. Но ненавидеть — это перебор. Я до сих пор понять не могу, почему ты просто не рассказала нам все, как есть. Мы бы нашли твоему малышу лучших врачей... Неужели ты думала, что мы сделали бы иначе?

Я вспомнила голос Лары, её предупреждение о том, что они могут пойти на всё, если узнают, что я их обманываю. Что навредят и мне и малышу…

Нейв нагнулся и коснулся моего лица пальцами — прикосновение было нежным, аккуратным. Он словно проверял, не отшатнусь ли я. Но я не отшатнулась. Как же я скучала по его касаниям…

— Мы в курсе про сына, — произнёс он. — И нам известно, что ему теперь лучше. Мы специально не трогали тебя, потому что сначала хотели вернуть всё, что потеряли. Благодаря тебе мы восстановились и получили больше, чем надеялись. Теперь у нас контрольный пакет акций. И мы хотели дать тебе и ребенку время, отойти после больницы. Но не думай, что мы не следили за вами. Никогда бы не оставили жену без присмотра.

— Почему?

— Почему что, Лиана? Ты любишь нас, мы любим тебя. Ты наша жена… Что еще ты хочешь услышать? То, что ты поступила плохо? — говорит Аррас.

— Скорее глупо, — добавляет Нейв. — Но мы понимаем, почему ты так себя повела, малышка.

Я никак не могла поверить, что они не мстили, что не использовали этот шанс навредить. Вместо этого они приехали сюда и говорят, что любят меня? Может я сплю? Или немного с ума сошла?

В этот момент из кухни раздался голос мамы: — Пирожки готовы! Кто хочет горяченький?

Мама выскочила в коридор с подносом, на котором дымилось доброе семейное тепло — румяные пирожки. Её глаза блеснули, когда она увидела гостей, и она, не задавая вопросов, подала им пирожок. Они взяли, поблагодарили; Нейв кивнул, Аррас усмехнулся — весь этот жест маленькой домашней радости как-то уравновесил всё напряжение.

Мама, будто почувствовав, что разговор стоит продолжить тет-а-тет, мягко взяла сына на руки и прошептала: — Вам надо поговорить, давайте вы тут, а мы с малышом пройдемся.

Она увела ребёнка в кухню, оставив нас втроем.

Аррас подошёл ко мне с той своей непосредственной близостью, которой нельзя было противиться. Он говорил спокойно, низким голосом, и в нём не было ни приказа, ни ультиматума: — Ты — наша жена. Законная, прошу заметить. Мы по тебе очень скучали. Мы хотим забрать тебя домой. И ребенка, естественно. Можно даже тещу.

Я не удержалась и глупо улыбнулась, хотя сердце колотилось так, будто сейчас выскочит. Аррас склонился ниже, и прежде чем я успела хоть что-то возразить, его губы накрыли мои.