— Но у меня была уважительная причина! — возмутился я.

— И какая же?

Я глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.

— Сначала я подтягивал пробелы в образовании. Все-таки вы — ректор лучшего столичного вуза, а я — провинциал, волею судьбы попавший сюда. А потом… — я сделал паузу для эффекта, — в результате несчастного случая я оказался в больнице. Был в коме, потом долгая реабилитация. И теперь у меня панические атаки на ваших занятиях. Вдруг опять что-то взорвется?

Ректор нахмурился.

— Кстати, вы так и не разобрались, что тогда произошло на лабораторной работе. Почему взорвался артефакт? И где та студентка? — я решил сначала надавить на жалость, а потом перейти в наступление.

Михаил Федорович слегка помрачнел.

— Да, был несчастный случай. Причину мы не нашли. А студентка… написала заявление на академический отпуск, — ответил он, слегка извиняющимся тоном.

— Вот! Вы даже не нашли причину! — я чуть не сорвался, но, заметив, как ректор напрягся, смягчил тон. — Хотя… я слышал, взрывы на занятиях — дело обычное. Но мне нужно избавиться от этой фобии. И начать стоит с малого. Как вы смотрите на то, чтобы я на несколько недель уехал из столицы? Например, в Тамань — с профессором Винтерсхагеном?

Я закинул удочку. Ректор задумался, постукивая пальцами по столу.

— В принципе, это можно согласовать. Вписать вас в список студентов-практикантов…

— Это замечательно! Осталось решить только одну маленькую проблему, — добавил я с безобидной улыбкой.

— Какую еще проблему? — ректор насторожился.

— Видите ли, преподаватель Ледянская решила использовать меня для какого-то исследования. Там опыты надо ставить… одновременно с поездкой в Тамань.

— Хм… Мне попросить ее отложить? Но мы, наоборот, поощряем научные изыскания молодых преподавателей, — ответил ректор.

— А вы можете включить и ее в экспедицию? — предложил я. — Я готов на любые жертвы ради науки. Можете даже сказать ей, чтобы была со мной построже…

Я намекнул на его же указание на планерке — «спрашивать этого студента вдвое жестче».

Ректор слегка покраснел, но кивнул.

— Хорошо. Разрешение будет.

— Когда я могу получить его в письменном виде?

— Я скажу секретарше. Она подготовит документы в порядке очереди.

Поблагодарив, я вышел и направился к секретарше. Девушка с любопытством подняла на меня глаза.

— Вся надежда только на вас, — шепотом сказал я. — Только вы можете спасти ректора.

— От чего и как? — она наклонилась вперед, явно заинтригованная.

— Вы умеете хранить секреты?

— Конечно! — она даже прикрыла рот рукой.

— Понимаете, прошлый список практикантов был неполный. Давно были согласованы я и Ледянская, но ректор подписал не тот экземпляр. А потом Винтерсхаген спросил про меня…, и он понял, что ошибся. Нас нет в списках, а бюджет уже утвержден. Еще чуть-чуть — и пройдет оплата…

Я сделал многозначительную паузу.

— Верно же?

— Да… в конце недели будет перечисление, — подтвердила она, широко раскрыв глаза.

— Вот! Надо срочно, но тихо, подготовить новые списки. Ректор вам сейчас позвонит и скажет про меня и Ледянскую… но он не может прямо потребовать срочности, чтобы не выдать свою оплошность.

Как по заказу, зазвонил внутренний телефон. Секретарша схватила трубку, и с каждой секундой ее глаза становились все круглее.

— Точно… он только что это и сказал… — прошептала она, опуская трубку.

Я ухмыльнулся.

— Я могу завтра в полпятого забрать документы?

— Да, конечно! — она кивнула с решимостью. — Не волнуйтесь, репутация Михаила Федоровича в безопасности.

Я вышел, пряча довольную улыбку. «Дело в шляпе».

Теперь оставалось только дождаться завтрашнего дня… и надеяться, что никто не заметит подвоха.

Я отправился к профессору Беркофу, стараясь шагать бодро, хотя внутри все сжималось от волнения. Его лаборатория располагалась в дальнем крыле академии, в полуподвальном помещении, куда редко заглядывали посторонние. Дверь была приоткрыта, и из щели сочился зеленоватый свет — верный признак того, что внутри идет какая-то нестабильная работа.

«Главное, чтобы там опять не было этих "юных дев"...» — подумал я, вспоминая прошлый визит.

Толкнув дверь, я вошел с самой безобидной улыбкой.

— Добрый вечер, профессор!

Беркоф, склонившийся над колбой с бурлящей жидкостью, резко поднял голову. Его взгляд выражал смесь удивления и легкого раздражения.

— Опять ты. Надо же, живой и без синяков, — проворчал