Хотелось слушать и слушать, но вместо этого я была практически оглушена биением собственного сердца. Он приблизился ко мне встав напротив и как-то нарочито медленно расстегнул пуговицы на своём пальто. Во все глаза я смотрела за тем, что он делает, понимая, что чтобы я там не говорила про то, что готова ко всему, но точно не к этому…

Кристиан снял своё пальто, положил его на подлокотник дивана и вновь посмотрел мне в глаза.

— Ты нервничаешь, Элизабет? — поинтересовался он, когда пространство между нами можно было измерить в жалких миллиметрах.

— Да.

— Почему?

Страха нет…

Его пальцы слегка коснулись моего виска, убрав непослушную прядь волос за ухо. И один только его столь невинный жест обжог кожу на щеке.

— Дай мне руку, — так и не дождавшись моего ответа, попросил он, продолжая удерживать мой взгляд своим.

Я самой себе напоминала кролика, загипнотизированного взглядом удава. Невозможно отвести взгляд, невозможно ослушаться…

Я протянула ему свою ладонь, и стоило его пальцам коснуться моих, как мир вокруг вновь схлопнулся, растворяясь в мириадах кружащихся вокруг искр, чтобы возникнуть вновь, но уже в другом времени и пространстве.

— Сложно идти по дороге, когда не знаешь «куда» и «зачем», я понимаю, — голос Кристиана заставил меня очнуться, чтобы начать немного внятно соображать.

Мы оказались с ним в огромной зале со сводчатыми потолками. Никогда в своей жизни я не видела подобной величественной архитектуры, что можно было бы сразу понять, что это храм или нечто столь же священное. Место, в котором волей-неволей хотелось приклонить колени. Где в самом центре был установлен алтарь, над которым замерла черная сфера, излучающая алые языки пламени. От неё не исходило тепла, она не жгла кожу, не расцвечивала пространство в темно-кровавые тона, но одного взгляда на неё хватило, чтобы понять, что это нечто невероятно важное.

— Эморон, — вдруг прошептала я, понимая, что это правда оно… то, что Кристиан назвал «сердцем своего мира». То, что сейчас полыхало на груди моего брата.

Стоило это произнести, как в груди что-то сжалось и заныло, а из глаз сами собой хлынули слёзы. Что происходило со мной в этот момент, я не понимала? Я смотрела на эту черную сферу с кроваво-красными то и дело вспыхивающими языками пламени, и у меня было такое чувство, словно у меня в груди вырвали целый кусок чего-то важного, давно утраченного и столь нежданно найденного.

— Что? Что это значит? — задыхаясь, спросила я, схватившись за сердце, но не смея отвести взгляд.

— Сердце моего мира, если хочешь. Сосредоточие энергии, что даёт всему живому в нашем слое жизнь.

— Почему… — прошептала я, не в состоянии договорить то, что так поразило меня.

Почему мне так больно смотреть на него⁈ Почему так больно просто стоять рядом⁈ Видеть и скучать о том, что никогда прежде не видела⁈ Вместо этого, я как завороженная продолжала всматриваться в алые сполохи, рождающиеся из черной бездны, пока в какой-то момент не заметила мужскую фигуру, возникшую рядом. Это не был человек. Вернее, было бы правильным сказать, что его образ был весьма похож на человеческий, и в то же самое время… Он словно был выше нормального для человека роста, кожа будто припудренная чем-то блестящим, глаза, столь похожие на глаза Кристиана в которых сочеталось золото и тьма. Черные волосы убраны в небрежный пучок на затылке, лицо хищное и пугающее своей холодностью. Стоило ему сделать несколько шагов по направлению к сфере, как он словно засветился весь изнутри, пока не осталось ничего кроме сияющего силуэта.

Я во все глаза смотрела за тем, что делает этот мужчина и не понимала, почему происходящее так возмущает, угнетает и пугает меня одновременно! Хотелось кричать и умолять его остановиться, но я могла лишь молчаливо плакать, наблюдая за тем, как его руки касаются сферы, и она словно перетекает в него, заставляя весь его образ стать совершенно черным. И теперь лишь глаза, на самом дне которых то и дело вспыхивали алые протуберанцы, говорили о том, что моё солнце всё ещё живо в нём…

«Моё?»

Эта странная мысль отрезвила меня, когда в тот же миг двери святилища распахнулись, и на пороге возник тот, в ком я пусть и с трудом, смогла бы узнать Кристиана. Он был гораздо выше, чем сейчас. И, если в моём мире, мне казалось, что он обладает какой-то незримой силой, мощью, что порой хочется приклонить колени и говорить так, как было принято это делать перед королями древности. То сейчас, в этой странной реальности, это было гораздо ощутимее. Передо мной был действительно тот, кто привык повелевать и сейчас этот кто-то был в ярости. Не прошло и секунды, как его лицо исказила гримаса гнева, а в руках возник ярко-сияющий меч. Он зарычал и ринулся в сторону того, кто украл…

И лишь осознав, что произошло, я резко зажмурилась, ощущая, как внутри меня поднимается что-то яростное и жестокое, отчего закружилась голова… Я действительно понятия не имела, что могу испытывать нечто подобное. И эта вспышка просто выкинула меня из мира, в который привел Кристиан.

* * *

Осознавал ли он, какую игру затеял? Понимал ли цену, которую будет вынужден заплатить? Если бы кто-нибудь однажды спросил его, у него был лишь один ответ:

«Всегда».

На его весах нет места мелочам.

Много ли он забрал у женщины, которую сейчас так бережно придерживал за плечи? Он знал ответ:

«Весь мир».

Чувствовал ли он себя виноватым?

Он не знал, что это значит. Но знал, что поступает правильно. Этого должно быть достаточно.

Черное и белое, добро и зло… это слишком примитивно, чтобы следовать таким понятиям. Просто если есть что-то, то есть и отражение, иначе мир был бы плоским. Его брат лишил будущего целый мир, а он всего лишь нашёл способ его спасти. Это несложно и у всего есть цена. Он показывал Элизабет миг, когда застал брата за тем, что тот сумел присвоить в надежде стать непобедимым, подобным богу существом. Зачем ему нужен был их мир внутри себя? Разве не знал он, что энергия не добра и не зла, она беспристрастна и первозданна. Вот, кто такие божества, а не существа подобные тем, кто живет страстями и желаниями. Для чего он захотел обладать всем этим? Покорить их мир? А вместо этого… обрек его на исчезновение. Безумный фанатик собственного эго. Зачем он ушел сквозь слои, присвоив сердце их мира, и появился тут? Вопрос, который вызывал в нем целую волну