— Твоя женщина говорила о моём народе очень плохие вещи, — сказала она, скривив губы в сдержанной улыбке. — Наверняка это тебя рассердило.

Лилат обычно называла Эвадину «твоя женщина», или иногда «женщина, которая много болтает». Чаще всего она смотрела на Помазанную Леди со смутным недоумением, и это выражение усугублялось, когда она разглядывала толпы людей, приходивших слушать проповеди Воскресшей мученицы.

— Она ничего не делает, — объяснила Лилат, когда я спросил её по поводу явной озадаченности. — Только говорит. Слова — это просто воздух. — Последнее она сказала на каэритском, и по формулировке я пришёл к выводу, что у её народа это, наверное, популярная поговорка.

— Каэриты во многом мудры, — сказал я. — Но тут они совершенно заблуждаются.

Я размышлял о том, разумно ли оставить Квинтрелла и Адлара. Менестрель с его своенравной преданностью представлял собой сложность, без которой я легко мог обойтись. А ещё, несмотря на все его возражения, я до сих пор не доверял в полной мере его жонглирующему компаньону, хоть тот и принёс присягу солдата войска Ковенанта. На этот раз они приняли решение за меня, просто оседлав лошадей и поехав вместе со всеми остальными на утро нашей отправки. Квинтрелл встретил мой вопросительный взгляд привычной ухмылкой, а Адлар обменялся шуткой с Эйн.

— Мастер Квинтрелл, вы хорошо знаете Куравель? — спросил я, взбираясь на спину Черностопу.

— Лучше, чем хотелось бы, милорд. Это худший и дерьмовейший лабиринт для крысиных бегов, который я когда-либо встречал — а я, как вы знаете, путешествовал далеко.

— Выступали при королевском дворе?

— Не могу сказать, что мне выпадала такая честь.

— Тогда посмотрим, сможем ли мы это исправить. — Я тронул пятками бока Черностопа, пуская коня шагом и направляя его по дороге на юг. — Но предупреждаю вас, принцесса-регент, скорее всего, поскупится на аплодисменты.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Эйн и Эймонд оказались на удивление убедительной парой. Квинтрелл взял на себя задачу по их маскировке и ловко сменил им одежду и внешний вид, создав образ обездоленных молодожёнов, изгнанных из своих домов бурями войны. У них забрали всё снаряжение, которое могло бы указывать на принадлежность к войску Ковенанта или на симпатию к Помазанной Леди, а их оружие ограничивалось хорошо спрятанными кинжалами.

— Вы поняли свою задачу? — спросил я, осмотрев, к своему удовлетворению, их внешний вид.

— Разузнать о настроениях простолюдинов Куравеля, — быстро ответил Эймонд. — Отыскать очаги недовольства и выявить лидеров.

— Я составлю список, хорошо? — с полезной серьёзностью предложила Эйн.

— Никаких списков, — сказал я ей. — Пускай все считают, что ты не умеешь ни читать, ни считать. Держи все имена в голове.

— Куравель — это город, охваченный ужасающей нищетой, милорд, — сказал Эймонд. — Масса людей созрела для послания Леди…

— И никаких проповедей. — Я сдержал раздражённый вздох. Эти двое не лучше всех подходили для такого задания, но мой самый опытный шпион выполнял миссию в Шейвинской Марке. Я не сомневался, что Квинтрелл безо всяких сложностей войдёт в нужную роль, но воздержался от такой просьбы. Разбойничий инстинкт говорил мне, что этого человека лучше держать у себя на виду.

— Можете выглядеть насколько угодно набожными, — сказал я Эймонду. — Но не упоминайте Леди. Если этот вопрос всплывёт, то смущайтесь, задавайте встречные вопросы. Важно, чтобы мы узнали, что они сами думают в Воскресшей мученице. Но… — я убедительно поднял палец, — … никаких проповедей. Понятно?

Эймонд твёрдо кивнул, Эйн пожала плечами. Я осмотрел перекрёсток, у которого мы разбили лагерь прошлой ночью, и обнаружил, что он, к счастью, пуст. Час стоял ранний, тонкий туман покрывал землю, а из-за холодного воздуха поздней осени от дыхания шёл пар. Разведрота укрылась в лесу, достаточно далеко от дороги, чтобы их костры никто не замечал. Перекрёсток находился в десяти милях к западу от Куравеля — это было скорее пересечение второстепенных просёлочных дорог, чем оживлённых развязок Королевского тракта.

— Вы пойдёте вперёд, — сказал я им. — Встретимся здесь через семь дней. Если кто-то из нас не вернётся на одиннадцатый день, то езжайте как можно быстрее в Атильтор и передайте новости леди Эвадине.

— А почему это тебя здесь может не быть? — спросила Эйн, обеспокоенно нахмурившись. — Ты же собирался просто поговорить с принцессой?

«После чего она вполне может решить меня повесить», не сказал я, раздосадованный видениями о кончине Магниса Локлайна. «Если не хуже».

— Есть и другие дела, которые могут меня задержать, — сказал я. Пристально посмотрев на каждого из них, я продолжил: — Помните, больше слушайте, чем говорите. Смотрите, но не действуйте. Если вам угрожают, то притворитесь трусами и убегайте. Убивайте, только если ваша миссия раскрыта. И… — я сосредоточился на Эйн, — … плохих следует избегать во всех отношениях. И мне плевать, насколько они плохие.

Она в ответ только устало закатила глаза.

— Я этого больше не делаю.

— Хорошо. Вот и не делай. — Я кивнул в сторону западной дороги. — Пора.

Лилат для её миссии маскировка не требовалась, поскольку в город она заходить не планировала. Я чувствовал натянутость в её протестах, поскольку необходимость оставаться рядом со мной боролась в ней с отвращением к городам и поселкам. Даже с такого расстояния она жаловалась на неприятный запах, и её настроение ухудшалось с каждой милей, что мы приближались к Куравелю.

— Когда будем уезжать, — сказал я ей, — я постараюсь выехать через северные ворота, но это может оказаться невозможным. В таком случае тебе придётся нас отыскать.

В ответ она озадаченно посмотрела и пожала плечами.

— Значит, отыщу.

— Не высовывайся. Добычи бери не больше, чем нужно, и внимательно следи за дорогами. Если с любой стороны появится большое войско, то я должен об этом знать. То есть, тебе придётся найти нас в городе. Сможешь?

На этот раз она не стала пожимать плечами. Вместо этого она скривила лицо от отвращения и покорно кивнула.

— А почему бы и нет? Я уже ползала через вонь и дерьмо, чтобы спасти тебя.

* * *

Над величественным зданием собора Куравеля мерцающим пламенем белого и чёрного развевалось знамя. Внушительное и, несомненно, дорогое собрание панно, объединённых в прямоугольник длиной, по меньшей мере, в пятьдесят футов. Символика представляла собой изменённую версию, изображённой на знамени, которое Даник Тессил держал во время своего последнего боя в Атильторе: чаша, окружённая кругом огня. Мотив был архаичным по происхождению, но всё же знакомый любому, не совсем уж поверхностно знакомому с учением Ковенанта. Чаша символизировала мученика Стеваноса, первого мученика, скромного гончара по профессии. Пламя представляло