— Тише, — вновь пропела вдова и прижалась к юноше, укрыв его плащом. — Тише, малыш. Тише.

С каждой фразой, исходящей из её уст, Луника подобно Муралону всё более предавалась слезам.

— Я… я должен вернуться. Вдруг… кто-то остался там. Вдруг, им нужна помощь.

— Муралон, нельзя. Нам нужно идти.

— Я не могу…

— Прошу. Мы всё ещё живы. Мы должны жить в память о тех, кого с нами нет, — голос Луники дрогнул, а слёзы брызнули из глаз. — Нельзя сделать их жертву напрасной. Слышишь?

— Я отомщу! Клянусь, я найду виновного! Я убью его этими руками! Я уничтожу всех их!

— Мы, — послышался голос, доносящийся из-за спин плачущих эльфов. Голос, принадлежавший старейшине Илинасу. — Мы покараем их, дитя. Но сейчас, Луника права. Как бы тяжело это не было, мы должны уходить. Нельзя медлить. Сейчас твои способности нужны клану, как никогда ранее.

Следопыт перехватил лук, его брови опустились в решительном хмуром выражении, а ноги сами двинулись в путь, наполнившись силой. Отчаяние, до сего момента охватывающее сознание Муралона, сменилось гневом. С этого самого мгновения, гнев стал неотъемлемой частью его жизни. Гнев превратился в новую движущую силу, дал желание жить и силу продолжать путь.

Слёзы и кровь. Кровь и гнев.