Мужчина приближался.

Бластер! Пусть в нем нет зарядов, но это все еще символ угрозы!

Но туземец слишком близко.

Плевать! Ментальная клешня.

Применив навык, я повернулся к поклаже на Ветре в Закат.

Вот он! Бластер! Прямо под пластинами борцефала. Быстро! Выхватить!

Выхватить… Ха! Да мне минут пятнадцать нужно, чтобы его отвязать…

Другой план! Что делать?

Я обернулся к племени, но… Мужчина с копьем бросил свое оружие и теперь лежал на коленях. Зули подошла к нему и пнула босыми ногами, вряд ли причинив существенный вред. Мужчина даже не дернулся.

— «Что происходит, Стик?»

Симбионт молчала.

Ладно. Плевать на нее. Сам разберусь.

— Ты напал на меня, — сказал я обвинительно.

Совсем как оскорбленный бог.

— «Собственно говоря на тебя никто не нападал Марк, это была лишь видимость. Поверь мне, если бы они хотели тебя убить, они бы тебя убили».

О. Проснулась, когда не надо.

— Мой бог, — сказал мужчина. — Прошу наказать меня. Я виноват мой бог. Я недостоин произносить твой имя. Я проверять тебя. Ты вести себя странно. Не так как вести себя бог. Девка врать, что она твой друг. Какой бог нужен такой друг? Какой бог нужен такой раб? Я решать, что ты можешь не быть бог. Но я ошибаться. Ты бог. Ты делать чудо, мы все это видеть. Мой имя Нокат, мой бог. Теперь ты знать его. Прошу дать мне найти свой последний тропа.

— Бог Маак, я прервать его тропа ради твой имя! — вступила в разговор Зули. — Этот таракан не заслужить последний тропа. Он оскорбить тебя. Он не верить мне, не верить тебе, думать, что ты не бог.

— Мой бог, я хороший воин. Я много охотиться и приносить много дары твой народ. Я заслужить последний тропа. Девка иметь метка позор. Она не достоин говорить с воин. Она недостоин смотреть на бог…

— Молчать таракан! — Зули принялась снова пинать мужчину. — Я прервать твой тропа. Это ты не достоин смотреть на мой бог, ты не верить, что он бог.

И? Что мне теперь с этим всем делать?

В поисках подсказки взгляд блуждал по лицам других членов племени. Всюду встречались лишь обожание да интерес. Никакого намека на то, как следовало себя вести.

Среди лиц племени снова замелькали лица одноклассников.

— «НЕТ!» — прозвучало в голове.

Зубы сжались.

Сколько я уже не принимал «Парокентосиб»? Три дня? Четыре?

Целую вечность.

Сколько я еще протяну?

Правая рука вдавливала шрамы на левой.

Нужно держать себя в руках. Нельзя давать волю буре.

— «Я удивлена, что ты все еще не сбежал отсюда Марк», — подала голос Стик.

— Заткнись, — сквозь зубы процедил я.

Ладонь вжимала шрамы еще сильнее. Глаза закрылись.

Трава… Свежая, зеленая… Я лежу на ней… Она пахнет… Травой. Сверху голубое небо… Облака.

— Ты не трогать меня. Ты иметь метка позор! Ты недостойна!

— Ты таракан, я прервать твой тропа прямо сейчас…

Забыть! Не слышать! Есть только трава и небо… Птички поют… Сверчки чирикают…

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я смог наконец расслабиться и осознать, что действительно не слышу голоса спорщиков.

Надеюсь, Зули не убила Ноката…

Не убила. Девушка смотрела на меня и щедро разбрасывала вокруг гроздья тревоги. То самое желание, которое я не мог разгадать, горело внутри нее ярким пламенем.

Похоже она боится потерять возможность исполнить его… Это стоит обдумать. Но не сейчас.

— Встань, Нокат, — сказал я, собирая энергию, разбросанную девушкой.

— Мой бог, — запричитала Зули. — Позволь я прервать путь этот грязный таракан.

— Иди сюда Зули, — сказал я все тем же тоном. — Встань рядом со мной.

Проводница покорно приблизилась.

Хорошо. Пока Зули рядом у нее сильно меньше шансов выкинуть что-то такое, за что мне придется расплачиваться.

— Если ты еще раз поднимешь на меня руку Нокат… Я воспользуюсь этим, — я показал на бластер, так и пристегнутый к седлу. — И прерву твой тропа. И это всех остальных касается.

Люди племени смущались и отводили взгляд.

— Мой бог. Я глуп и заслужить наказание. Я сомневаться. Я нападать на бог. Никто, никогда не может нападать на бог. Мой народ знать закон. Я один нести вина за это. Мой народ не делать ничего для наказания. Они не нести вина. Только я нести вина, — воин поднял голову вверх и широко раскинул руки, судя по всему, ожидая, что я вот-вот выстрелю в него.

— Мой бог. Я хотеть прервать тропа этот таракан, если ты не хотеть сам, — сказала стоявшая рядом девушка.

— Спокойно Зули. Никто никого прерывать не будет. Мы просто пойдем своей дорогой, они — своей. Можешь опустить руки Нокат. На первый раз я тебя прощаю, но больше не смей поднимать руку ни на меня, ни на мою спутницу.

Воин племени смотрел на меня расширившимися от изумления глазами.

— «Дурак ты Марк. Уже в который раз убеждаюсь в этом. Боги так себя не ведут, знаешь ли. Эти люди запомнят странного бога и будут рассказывать о тебе друг другу. Рано или поздно эти истории достигнут других ушей. Можешь быть уверен, хозяева этого мира заинтересуются появлением нового, «странного» бога», — подала голос Стик.

— «Заткнись Стик. Не мешай».

— Всё, — сказал я. — Мы уходим. Провожать нас не надо. Идите свой дорогой. Пошли Зули.

Я уже тронулся с места, подобрав поводья Ветра в Закат, но Нокат окликнул меня.

— Мой бог. Я хотеть задать вопрос, — сказал воин.

Яркой вспышкой сверкнуло желание Зули. В воздухе появилась энергия тревоги.

Похоже девушка снова боится не достичь своей цели. Это интересно. Послушаем.

— Говори, Нокат, — сказал я оборачиваясь.

— Мой бог. Зачем ты брать себе в друг эта девка? Она носить метка позор на щеке. Она не будет хороший друг. Она не будет хороший раб. Выбрось ее. Я хотеть предложить тебе хороший раб. Мой жена. Суна. Она хороший раб. Я учить ее. Она знать, как делать хорошо мужчина.

Я хотел отрицательно покачать головой, но вовремя вспомнил о возможности неверно воспринять мой посыл.

— Нет. Не обижайся Нокат, уверен, у тебя чудесная жена. Но я останусь с Зули.

— На ней метка позор мой бог. Если ты хотеть раб-мужчина, я сам могу стать твой раб. Я буду очень стараться чтобы быть полезный раб и делать все, что ты хотеть. Ты можешь взять любой из нас. Можешь взять все мы сразу. Мой бог. Выкинь этот девка и мы все станем твой раб если ты хотеть.

Чего?

Я громко щелкнул зубами, закрывая отвисшую челюсть. В воздухе разлилось мое собственное изумление.

Двенадцать