Муму я нашёл в окопах, где он руководил центром второй линии обороны. Флангами командовали младшие герасимы, Даду и Рубо. Ополченцам удалось подбить один бронеход из ракетной установки, и сейчас он жирно чадил посередине долины. Второй спрятался за пригорком и зло огрызался оттуда. Неутомимые залегли и вели обстрел наших позиций.

- Как обстановка? - спросил я.

- Да не шибко-то,- тяжело вздохнул старший герасим.- Пуляют, стервецы, уж больно метко. Пораненых много, а кой-кого уж и насмерть положили.

- Ясно. Распорядись, чтобы мне сделали два флага. Пойду с ними побеседую.

- Да нешто тебе самому можно? Никак нельзя! А пальнёт кто сдуру? Давай кого другого пошлём. Вот хоть бы меня!

- И что ты им скажешь?

- А то и скажу... Не дело, скажу, робите! Пошто, скажу, народ губите? Ни Тот, ни Другой сие хорошим делом не посчитают, кару на ваши головы ниспошлют!

- Нет, Муму, не убедят их такие слова. Тут другое говорить надо...

Впрочем, что говорить Неутомимым, я и сам точно не знал.

"Может быть, рассказать им о том, каким образом император искалечил их? Или о том, что, по его воле, грозит Ланеле?" - размышлял я, шагая навстречу противнику, сжимая в руках два флажка, изготовленных ополченцами из подсобных материалов. Стрельба с обеих сторон прекратилась, как только я, размахивая флагами, поднялся из окопа. Навстречу мне поднялся Неутомимый в форме атак-гроссера.

- Кто такой? Чего хочешь? - нагло и грубо спросил он.

- Моё имя Олин Апри...

- Олин Апри?

- Да.

- Огонь! - скомандовал он, резко выбросив руку в мою сторону. Отовсюду разом грохнуло, и на меня обрушился град пуль.

"Ах вы, гады! На парламентёра!.." - пронеслась в голове злая мысль. И тут же со всех сторон послышались крики боли. Неутомимые вскакивали и срывали с себя все металлические предметы, которые раскалялись и уже дымились, соприкоснувшись с любой органикой. Со стороны окопов нарастал громовой боевой клич "Йе-е-е-е-ес!", преренятый ополчением у гвардии: возмущённые одесситы шли в рукопашный бой. Вероломное нападение на переговорщика вызвало прилив народной ярости. Растерянных и обезоруженных Неутомимых тут же повязали. С большим трудом удалось удержать народ от самосуда.