— Мне этот город еще в детстве надоел, — призналась она.

Внезапно, без предупреждения, как бывает перед грозой, поднялся сильный ветер, засыпая Таю пылью и сухой травой. Где-то далеко сверкнуло в небесах, и через долгую паузу до нее долетел раскатистый гром. Следует поспешить домой, если она не хочет увязнуть в местной грязи. Поле её с удовольствием сожрет и не подавится.

— За вами приехать?

Кажется, он тоже расслышал гром.

— Зачем?

Тая запихнула в рот остатки бутерброда и встала, оглядываясь. За её спиной небеса набухли черной влагой, грозясь вот-вот разродиться сплошной стеной воды. Чума и бруцеллёз, только этого не хватало.

Зимовский принялся уговаривать:

— От разрушенной свинофермы до города далеко. Дождь собирается. И спроси вы меня, я бы вам сразу сказал: свиноферму воры за металлами обнесли еще года три назад, выдирая даже гвозди. Там неоткуда взяться листу железа. Понимаете? Так за вами приехать?

— Я сама дойду.

Он упрямо напомнил:

— Далеко и дождь.

— Я вызову такси.

На той стороне повисла долгая тишина. Кажется, Зимовский старательно познавал дзен.

— Такси не приедет. Паутинка отключена, а они работают через «Словицу»: заказы, оплата, построение маршрута и прочее.

— Значит, я хорошо прогуляюсь.

Зимовский вздохнул и… Он все же приехал. Минут через двадцать. Нагло посигналил ей в спину, когда она шла по обочине, отбиваясь от ветра, игравшегося её волосами. Тая лишь свободной рукой отмахнулась от помощи Зимовского, второй она пыталась удержать волосы, лезущие на лицо. Зимовский медленно пристроился за ней, крадясь на своем автомобиле по пустой дороге. Даже сигналить не стал — за него хорошо справлялся гром, то и дело рокотавший в небесах. Потом стал накрапывать дождь, а у Таи не было зонта. Зимовский обогнал её, паркуясь на обочине. Он вышел из машины и привычно стал рассматривать Таю из-под бровей. Ему бы взгляд, что ли, изменить — все люди бы потянулись.

— Грибочек, я оценил твое упорство и упрямство. И силу воли, и все-все-все. — Он показательно открыл зонт, очаровательно желтый, как у Дремы и подошел к Тае, прикрывая её от дождя. Ветер пытался вырвать зонт у него из рук, но не ветру воевать с Зимовским. — Выхода два: мы едем вместе и добираемся домой сухими или мы идем вместе, промокая до… В общем, промокая, и потом дружно страдаем от насморка. Выбор за тобой. И да, тут поле, холм, гроза… Догадайся, куда первым делом ударит молния?

— В тебя и твой зонт?

— Вариант! — Зимовский предупредительно вложил зонт в её руку: — так понятнее?

Аргумент с молнией был железобетонный. Тая послушно села в машину, пропахшую хвоей, и пристегнулась. Зимовский медленно тронулся — дождь, до этого лишь накрапывающий, пошел сплошной стеной.

Стеклоочистители еле справлялись с потоками воды, и Тае было страшно представить, как она бы сейчас выглядела в поле. Очаровательно, наверное. Как русалка: холодная, мокрая и несчастная.

Зимовский, не отвлекаясь от дороги, протянул Тае резинку для волос, вводя в легкий ступор.

— Это от Разумовской осталось? — не удержалась она. Как-то брать чужие вещи негигиенично. Вши там, а она еще со своими чешущимися то ли от психосоматики, то ли от чесотки ладонями не разобралась.

Зимовский бросил на неё косой взгляд:

— Да ты не amanita phalloides, а целый amanita muscaria*!

(*Amanita muscaria — мухомор)

Тая косилась на стену из воды за окном машины и старательно давилась сморчками и прочими неприятными грибами. Опускаться до уровня Зимовского она не будет.

Он понял, что добиться от нее ответа нереально, и вежливо заметил:

— Я же говорил: ты провоцируешь меня на подвиги. Я резинку купил для тебя специально. Хотел ленты, алые, как раньше было принято, но мне сказали, что это сейчас немодно. Заплети косу, чтобы волосы не мешались.

Тая, старательно давя гнев в голосе, сказала:

— Никакой косы. Я уже говорила!

Хорошо, что лес далеко, за холодным железом автомобиля и стеной воды, заметно ослабевшей. Еще чуть-чуть, и только будет стучать занудный осенний дождь.

— Понял. Через мой труп.

— Ты меня в последнее время дико удивляешь своей понятливостью, Зимовский.

— Илья.

— Илья Андреевич Зимовский.

Зачем она Даше обещала присмотреться к Зимовскому?!

— Не хочешь заплетать косу — можешь собрать хвост.

— Мне и так неплохо.

Он без слов бросил резинку в отделение для перчаток и стремительно поменял тему:

— Еще были сны, Таисия Саввовна?

— Нет.

— Колыбельную не слышали?

— Нет.

Говорить не хотелось — пальцы сковал иней, даже несмотря на защиту холодным железом. Дело не только в зове леса. Часть его все так и теплится в ней самой.

— И тела по-прежнему нет, — Зимовский вырулил на шоссе, ведущее к поселку магмодов. — Надавите на Веронику Орлову. Вы же с ней подруги. Если её муж действительно пропал, как говорит Дарья Аристарховна, то я начну поиски вашего лиса-магмода под прикрытием её заявления.

— Мы с Вероникой не самые лучшие подруги. Вы были правы — я дружу только с Дарьей Сумароковой. И… Я поговорила с Дашей.

— И?..

Тая продолжила:

— И она обещала, что не будет пользоваться телефоном за рулем.

— И что же взамен вы должны сделать?

Вот же все понимающий змей.

— Найти в вас хорошие стороны.

— Могу подсказать… — Его взгляд скользнул по её пыльным джинсам и чуть намокшем топе: — Я отчаянно сострадателен.

— К сирым и убогим?

— А вы такая?

— Отнюдь.

Он кивнул:

— Тогда будем искать во мне положительное дальше. Умен? Эм… Красив? Это считается? Вам надо по списку или как?

— И так сойдет. И к тому же богат, и знатен, и вообще… Прям мечта.

Он холодно напомнил:

— Я не воевал. С вашей точки зрения это жирный минус.

— Хорошо, что вы это понимаете, Илья Андреевич.

Он припарковал автомобиль перед Таиным домом:

— Если что-то еще приснится или что-то найдете, узнаете, услышите — не забудьте мне сообщить.

— Всенепременно.

Продолжал накрапывать дождь, и Зимовский воспитанно вышел первым, раскрывая над Таей свой зонт, желтый, как солнышко.

На крыльце она все же спросила:

— Вы правда верите в наше с вами «и жили они долго и счастливо и умерли в один день»?

Зимовский замер:

— Странно-откровенные вопросы ты задаешь, грибочек.

— Не все же тебе меня смущать. Так веришь или нет?

— Не совсем.

Она впервые улыбнулась ему:

— Вот и я не верю.

— Я болен, и уйду всяко