– Дитя тронуть не дам! – укорил буяна священник. – Ишь чего удумал! Чудо это, а не бесовское отродье. Младенец безгрешный, вот и пощадили!

– А чего тогда моего разорвали? Он что же, не безгрешный был? – крикнул кто-то из-за спины кузнеца.

– То мне неведомо, – признался священник. – Но слово мое твердое. Кто на малыша руку поднимет – прокляну на веки вечные. Отдайте его молодке какой, из тех, что уцелели. С собой возьмем. А пока ведите к могиле. Не время медлить.

Час спустя несколько дюжин людей, все, что осталось от некогда многолюдного торгового города, выступили в путь. За их спинами разгорался пожар. Селение запалили с разных сторон, чтобы наверняка оставить врагу лишь пепел. Осели уцелевшие в Новгороде и по прошествии лет смешались с местными. Но долго еще передавали из уст в уста сказы о страшном дне, когда чудища вышли из озера, дабы разорить их дом.

А пепелище вскоре забыли. Из благодатной почвы вырос лес, спрятав все следы стоявшего раньше городка, не пощадив и крепкой каменной церкви. Когда, многие века спустя, вернулся сюда человек, о судьбе исчезнувшего поселения и беде, что дремала на дне озера, никто уже и не вспоминал.

Как и об уцелевшем ребенке…

II

1881 год, июнь, Санкт-Петербург, Невский проспект, день

На редкость погожим июньским днем на дебаркадер столичного Николаевского вокзала ступил приметный господин. Был он среднего роста, одет на манер лучших британских денди в строгий летний костюм-тройку, а при ходьбе опирался на длинную узкую трость. Внимательные голубые глаза слегка щурились от обволакивающего все вокруг паровозного дыма. В руке прибывший держал дорожный саквояж, остальную гору багажа за ним тащил нанятый носильщик.

Иными словами, Владимир Корсаков спустя полгода разъездов вернулся в Петербург и нашел его ничуть не изменившимся. На Знаменской площади[1] перед зданием вокзала все так же кипела жизнь. Извозчики подхватывали седоков, копыта лошадей и колеса экипажей стучали о булыжную мостовую. Реклама зазывала приезжих в гостиницы, от самых роскошных до последних клоповников. Разноцветный и разноголосый людской поток стекался на вечно занятой Невский, привлекаемый блеском витрин магазинов и кофеен. Тем страннее выглядела старая часть проспекта, ведущая от Знаменской площади к Александро-Невской лавре – чистая окраина, натуральные трущобы из деревянных домов и амбаров. Но уже и сюда медленно влезали многоэтажные доходные дома. Столичная недвижимость всегда была в цене, и зачастую проще было построить узкое, но высокое здание, чем растекаться на весь квартал.

Корсаков достал из кармашка часы с родовой эмблемой на крышке – змеей, опутавшей изящный ключ. Циферблат подсказывал, что время визитов еще не настало, а значит, Владимир вполне успевал заскочить в «Доминик» на чашечку кофе.

По этому кафе, первому в Петербурге, он успел соскучиться. Нет, конечно же, Москва тоже могла похвастаться приличными кофейнями, особенно на Кузнецком мосту, но к «Доминику» Корсаков привык настолько, что заведение, несмотря на болезненные воспоминания об Амалии Штеффель, частенько казалось ему домом, чего нельзя было сказать о вечно пустующей квартире у Спасо-Преображенского собора.

Экипаж доставил его прямиком к дверям кафе. Корсаков шагнул внутрь и с наслаждением втянул носом аромат свежесваренного кофе, смешанный с терпким запахом знаменитых доминиканских расстегаев. Заняв свободный столик, Владимир кликнул официанта в сюртуке поверх белоснежной сорочки:

– Любезный, принеси черного кофе и пирожных, будь так добр.

– Сию минуту, ваше сиятельство! – отозвался тот, мгновенно признав завсегдатая.

– Корсаков, ты ли это?! – радостно воскликнул возникший у его стола маленький человечек с редкими, зализанными набок волосами и глазами, скрытыми за толстенными линзами очков.

– Привет, Серж! – с улыбкой ответил Владимир. – Как видишь, собственной персоной. Присаживайся, прошу.

– А мне говорили, что ты угодил в какую-то переделку в Москве, чуть ли не покалечился! – Собеседник плюхнулся на соседний стул. Звали его Сергей Витальев, и оккультным кругам Петербурга он был известен как неустанный коллекционер двух вещей: артефактов с дурной славой и сплетен. Причем даже он сам не смог бы сказать, какая из двух страстей терзала его сильнее. Формально Серж служил при отделении классических древностей Эрмитажа, и Корсаков всерьез подозревал, что часть артефактов в его коллекцию перекочевала как раз из музея.

– О, это уже даже не новости, – отмахнулся Владимир. Рассказывать приятелю о своих похождениях под Муромом и в Смоленске он не собирался. Во-первых – личное. Во-вторых, Витальев не умел хранить секреты. – Как видишь, жив и здоров.

– А тросточку, стало быть, для солидности таскаешь? – невежливо ткнул пальцем Сергей.

– Для солидности и самообороны, – фыркнул Владимир. – Не чаял тебя здесь встретить, а ведь ты-то как раз мне и нужен.

– Я весь внимание! – подался вперед Витальев, словно охотничий сеттер, почувствовавший добычу.

– Слыхал ли ты про некоего Николая Коростылева? – поинтересовался Корсаков.

– Коростылев… Коростылев… – задумчиво протянул Серж. – А он из наших?

Витальев имел в виду, принадлежит ли искомый человек к немногочисленной группе столичных обывателей, действительно разбирающихся в потусторонних делах.

– А это ты мне скажи, – ответил Владимир.

– Хм… Нет, не из наших точно. А не тот ли это… – Он задумался. – Мы сейчас, случайно, не про того дворянина, что увлекается водолазаньем?

– Очевидно, – уклончиво отозвался Корсаков.

– Тогда отвечу так: про него наслышан, но лично не знаком. Тем более что к нашим делам он, насколько мне известно, отношения не имеет. Баснословно богат. Недавно женился, причем, говорят, по любви, а не по расчету. Ну и, как я уже говорил, рьяно популяризирует изучение морских глубин. Это любопытно, учитывая, какие возможности открываются по поиску затонувших кораблей и их сокровищ, но, боюсь, случится не на нашем веку. А с чего такой интерес?

– Да вот как раз по подводным делам хотел получить консультацию, – ответил Корсаков.

Серж не рассказал ему ничего нового. Все собеседники, которых Владимир успел опросить в Москве, ответили в лучшем случае то же самое, а в худшем – вообще ничего о Коростылеве не знали. Что Корсакова беспокоило?

Имя подсказал ему жандармский полковник – безымянный глава тайного жандармского подразделения, некогда называвшегося «Шестая экспедиция». А все, что исходило от этого человека, несло в себе скрытую угрозу. Полгода назад полковник порекомендовал ему отправиться в Смоленск, на поиски следов заговора, стоившего жизни старшему брату Корсакова и рассудка – его отцу. Однако в родном городе Владимира ждали события, поставившие под удар и его, и семью. Корсаков едва не очутился в тюрьме из-за убийства, которого не совершал, и несколько раз был близок к гибели, столкнувшись с тварью из иного мира, но все