Он полез в карман за складным ножом.

В это мгновение растаяла облачная кисея. Солнце заняло точку зенита.

XII

Внизу, на плато, отдвинулась от храма тень лебедицы Хамсы, и сверкающий поток жаркого света хлынул сквозь прозрачную чечевицу, в обозначенный белыми камнями круг.

Агна и Аранья стояли рядом перед этим кругом, на головах у них теперь были венки. По другую сторону солнцепада застыл, выпрямившись, Йемо, напряжённый и торжественный, словно в день большого храмового праздника.

— Правильно я судил на вече, — сказал зверун; столь дремучи были его борода и усы, что и движения губ никто не видел. — Правильно. Не виновен был в убийстве бедняга Ваюр. Не виноват и Див, самый разумный из индриков. Морокун проклятый напустил. Чудище заморское.

Чуть погодя, видан добавил:

— Когда началось во граде, я ни на чью сторону не встал. Блажь это. Ходил да змееносых выпускал из загонов. Ну, если кто из наших дурней мешал, тогда, само собой. — Он поднял кулак, размером с детскую головёнку. — Всех выпустил. Пускай себе идут на луга, в лес идут… да там и пережидают, пока перебесятся наши. А не перебесятся, уходят друг друга… что ж! Индрикам — дикое приволье. Не достойны мы, значит, их дружбы.

— И я права, — мелодично откликнулась Агна. — Права, что Ваюра ждать не стала, а сюда пришла. Он уже не муж мой, не любимый — кукла с душою вынутой, с волей колдуна зловредного внутри. Здесь я скорее его исцелю.

— И всему граду поможем, — завершил Аранья.

— Что ж! Обожение истинное начнём, человеки! — сказал Йемо и поманил ласково.

Он пел древние, как сам Сувер, слова, — а юная женщина и старый видан, держась за руки, вступили в каменное кольцо, в падающий столб солнца.

И стали солнцем сами.

Вырвавшись сквозь окна храма, сквозь круглое лежачее окно в его кровле, слепящий сполох озарил всё далеко кругом. И стену скал, и улыбчивого Солнцебога на лебеде, и, в другой стороне, Гопалар под шапкой давящего дыма.

На подходах к Суверу, над бурным океаном летящие рваные тучи пронзила сотнями копий вспышка. И под тучами, под их мчащимся пологом, закашляли и споткнулись все шесть двигателей головного паролёта. Встревожившись, совсем по-человечески завертели головами полумехи. Стали останавливаться винты всей армады, и даром старались лётчики удержать корабли в их наклонном скольжении к пучине.

В свой последний миг увидел раздавленный ужасом Инкэри, как оборачивается к нему уже не гранитное — живое, гневное лицо Гопалы и вспыхивают Его глаза.