— А. Ну… ложись тогда.

Он застыл, кажется, не понимая, можно ли так просто взять и… лечь ко мне в кровать. — Раздевайся и ложись в кровать, — уточнила я с лёгким раздражением.

Он понял. Наверное.

Снял рубашку, потом остальное. Полностью.

Нет, ну не так понято было указание, как мне хотелось… Я отвела взгляд — и тут же вспыхнула изнутри. Опять. Вот что это за реакция, а? Что за бешенство матки при виде обнажённого мужчины?! Они тут как с обложки эротического фэнтези, а я одна — с моралью и здравым смыслом. Точнее, была. Моя мораль уже сделала ручкой.

Он лёг рядом. Я заставила себя дышать глубже, успокаивая взбесившееся тело. Ночь. Значит — спать. Я перевернулась на бок и без слов обняла его. Он вздрогнул, когда мои пальцы коснулись его кожи. А потом, несмело, осторожно притянул меня к себе, будто боялся, что я передумаю или решу добавить в нашу маленькую игру в нежностью плеть.

Я не передумала. Положила голову на его грудь, слушая, как бьётся его сердце. Он не сдержался — провёл ладонью по моей спине, мягко, почти ласково.

И вот под это я снова уснула.

Проснулась я в его объятиях.

Медленно потянулась, чуть выгибаясь, ощущая, как его руки лениво — почти бессознательно — скользят по моей спине. Он тоже просыпался. Взгляд был немного встревоженный, но мои движения он принимал спокойно, даже как будто… с удовольствием. Кажется, сам был этим удивлён.

Я задержала взгляд на его лице — он сфокусировался на мне почти сразу.

— Лея? — прозвучало знакомо, почти нежно.

— Угу. Лея… — хмыкнула я, приподнимаясь и усаживаясь на кровати. Только сейчас поняла, что так и спала в платье, а вот мой обнажённый компаньон — нет.

Мейлон. Красивый, зараза. Все они тут чертовски красивые. И пока я рассматривала линию его ключицы и солнечный загар, вчерашние мысли снова проклюнулись: Что со мной? Почему тянет к ним вот так — физически, магически, необъяснимо?

Он заметил. Конечно, заметил.

— Мне принести ваши игрушки? — его голос был осторожным, но без страха. Они уже привыкли, что Таша балует их только так. Через боль.

Я нахмурилась, вздохнула глубже, стараясь отогнать мысли.

— Нет. Можешь идти, — сказала я, не глядя.

Он застыл. Потом — медленно, с благоговением и отчаянием — встал на колени прямо на кровати, передо мной, обнажённый, открытый, уязвимый.

— Прошу… не прогоняйте.

И вот тогда меня осенило. Он не автономный. Как я надеялась. Он зависим от близости с Ташей, как и остальные. Черт…

— Сколько прошло дней? — тихо спросила я, пристально глядя ему в лицо.

Он отвёл взгляд, затем вернул его, как будто собираясь с духом: — Четыре.

Четыре. А Кайрен умолял после пяти. Значит, это правда какой-то порог.

Я медленно провела ладонью по его щеке. Он чуть подался навстречу, как кошка под ласку. Его кожа была тёплой, бархатистой, и я почувствовала, как что-то во мне вспыхивает — тепло, стянутое в низ живота, зов, потребность, волна… Интересно, когда я видела Ташу во сне, я никогда не ощущала такое желание с ее стороны. Только удовольствие от боли.

Он поднял на меня глаза. Боже…

Желание накрыло с головой. Не моё. Или не только моё. Это была магия. Энергия. Симбиоз. Я чувствовала, как в нём что-то просыпается от моего прикосновения. Как его тело стремится ко мне, а моё — отвечает.

Циски. Что за дьявольский вид… Что вы со мной делаете?

Я подалась вперёд, едва заметно — просто чтобы быть ближе. Чтобы заглушить тревожные мысли. Чтобы почувствовать, а не анализировать.

Мои губы сами нашли его губы.

Он замер.

Глава 12

На миг. На вдох. На целую вечность.

А потом — почти с облегчением — ответил. Сначала робко, будто не верил, что имеет право. А затем с растущей уверенностью. Глубже. Сильнее. Настоящее желание прорвалось сквозь маску покорности.

Я чувствовала, как он дрожит, не от страха — от отклика. Как будто с этим поцелуем я дала разрешение быть собой, хотя бы на миг. Он сжал мои плечи. Не больно. Осторожно. И поцелуй стал длиннее. Жаднее. Теплее. Сладкий, тягучий, пробуждающий изнутри.

И я отвечала ему. Потому что в этом поцелуе было нечто большее, чем просто прикосновение губ — была дрожащая тоска по близости, по теплу, по связи, которая сильнее слов.

В нём сплелись зависимость и свобода, покорность и первобытный зов желания, нежность, от которой сжималось горло, и… что-то пугающе глубокое, о чём я боялась подумать всерьёз.

Этот поцелуй был не просто сладким — он прожигал до сердца.

И я тонула в нём, забывая, кто я, откуда пришла — и почему до сих пор сопротивлялась.

Он потянулся к моему платью, пальцы дрогнули у подола, начали осторожно снимать — и вдруг замер, будто что-то вспомнил, и отдёрнулся, разорвал поцелуй, отстранился, хрипло выдохнув:

— Простите меня за наглость, лея.

А мне… стало обидно. До боли. До досады в горле и стягивающего чувства в груди, будто он отнял у меня нечто важное.

— Я накажу тебя…

Он сразу опустил взгляд, спокойно и смиренно:

— Как пожелаете, лея.

— Если ты ещё раз остановишься в такой момент и начнёшь извиняться, я тебя накажу, — выдохнула я, тихо, но с нажимом, глядя прямо в него.

Понадобилось несколько секунд, чтобы он осознал мои слова. А потом — я видела, как в нём что-то меняется. Как неверие сменяется чем-то горячим внутри.

Он подался ко мне и сам потянулся к моим губам. Целовал уже не с робостью, а с голодной смелостью жадности и неверия, пальцы вновь коснулись платья, и теперь он не остановился.

Снимал медленно, но решительно. Как мужчина, который знает, что хочет — и которому это наконец разрешили получить.

Его губы жадно скользили по моей коже, нежно и вместе с тем уверенно, словно он запоминал меня таким образом. Там, где ткань уже не закрывала, он оставлял горячие поцелуи — на ключице, ниже, на груди, по изгибу живота. Я запрокинула голову, и тихий стон сорвался с губ — не сдерживая, не скрывая ничего. Он это заслужил. Его губы, пробуждающие во мне сотни горячих искр, растекающихся под кожей, заслужили каждый мой стон желания.

Каждое его прикосновение будто разжигало искру, а потом — пламя. Я раскрывалась перед ним, чувствуя, как мое тело само отзывается, тянется, подчиняется его рукам, его