Глаза ректора округлились, но он промолчал.

Как раз подоспел и Кормилл с бумагами. Долго же он их искал. И видимо нашел далеко не сразу, преодолевая ряд препятствий, потому что лицо безопасника было странным. Бледное, губы плотно сжаты, глаза сощурены так сильно, что непонятно, как он ими что-то видит.

Но сил разбираться, что с ним происходит, уже не было. Нужно было идти и восстановиться.

Добравшись до своей комнаты, я рухнул в кресло. Что-то часто я уже в него падаю вот такой, вымотанный.

Уснул почти моментально. И кажется, видел удивительный сон, в котором танцевал с прекраснейшей из всех девушек на свете. При этом я чувствовал, что понимаю того студента, Ройдера, который забыл после ментального удара обо всем, кроме своей любви. Она не может принадлежать другому. Жизнь без нее не мила. Любимая. Родная. Единственная.

Увы, проснувшись, я не мог вспомнить ни лица, ни имени моей партнерши по танцам, отчего испытал сильнейшее разочарование.

Поэтому не сразу услышал, что меня зовут, громко и взволнованно.

– Кантарисс! Кантарисс! Брат!