– Это мне Геббельсы подарили. Оригинальная партитура «Валькирии» Вагнера. Ярчайший пример проявления гениальности германской расы.

– Очень ценное издание, – Граф не нашелся что сказать еще.

– Нет. Это всего лишь копия, – в голосе фюрера послышалось раздражение. Очевидно, он ждал более дорогого подарка. – Но давайте перейдем к делу. Как вы добрались сюда? С трудом?

– Да, мой фюрер, это было непросто.

– Еще несколько часов – и все изменится. Войска генерала Штайнера зачистят территорию от врагов. Знаете, что я вам скажу?

– Что, мой фюрер?

– Решив напасть на Берлин, Сталин совершил самую большую ошибку в своей жизни.

После этих слов Гитлер злорадно ухмыльнулся. Граф подобострастно захихикал в ответ.

– А теперь, профессор, – продолжил фюрер, – расскажите мне все. Как ваши эксперименты?

– Идут успешно, – сглотнув, заверил его Граф, – особенно после того, как мы стали работать с безвременником. Это похожее на шафран растение, свойства которого много лет назад обнаружил один амери… иностранец.

– Безвременник? Любопытно. И что у него за свойства?

– Боюсь, мое объяснение отнимет у вас слишком много времени, мой фюрер.

– Тогда расскажите самую суть.

– Ну… – Граф подыскивал слова. Он не был уверен, что Гитлер поймет его – тот казался очень рассеянным. – Клетки человека размножаются в соответствии с процессом под названием митоз. В ходе него количество хромосом в каждой клетке удваивается, и после деления образуется две клетки с таким же набором хромосом, как у исходной. Надеюсь, я понятно объясняю.

Подавив легкий зевок, Гитлер кивнул.

– Безвременник, – продолжал Граф, – содержит алкалоид под названием колхицин, который оказывает влияние на этот процесс. Под его воздействием хромосомы также удваиваются, но не распределяются по двум клеткам, а остаются в одной. Таким образом получается клетка, у которой в два раза больше хромосом, чем в норме.

– И что это дает? – Рассеянный взгляд Гитлера уткнулся в стену.

– Благодаря увеличению числа хромосом у растений появляются более крупные и крепкие экземпляры. А вот животные умирают. Цель моих экспериментов – найти способ давать колхицин человеку, чтобы он не нанес ему вреда, и получить самые совершенные образцы с точки зрения генетики. Профессор Гебхардт предоставил в мое распоряжение нескольких заключенных…

– Надеюсь, вы не собираетесь улучшать и их генетику, – оборвал его Гитлер, бросив на ученого ледяной взгляд.

– Нет, что вы, мой фюрер, – побледнев, поспешил ответить Граф. – Это просто подопытные кролики. Другой вопрос, – он постарался тут же сменить тему, – заключается в том, можно ли воздействовать колхицином не только на оплодотворенные клетки, но и на обычные, чтобы даже у взрослого человека произошло удвоение хромосом. Мы ищем подходящий носитель.

При слове «носитель» фюрер оживился.

– А можно будет использовать результат в качестве оружия? У вас получится нечто вроде иприта?

Оказывается, собеседник совершенно ничего не понял из объяснения Графа; возможно, он даже не знает, что такое хромосомы. Перечить Якоб не осмелился.

– Разумеется, эту гипотезу также нужно рассмотреть, – соврал он.

– Хорошо, профессор, – Гитлер резко поднялся, и Граф тут же вскочил на ноги. – Приступайте к работе как можно скорее и держите меня в курсе. Но пока не закончится атака Штайнера, вы останетесь здесь. Тут безопаснее.

– Если честно, я бы предпочел… – начал было Граф.

– Нет, я не хочу подвергать вас риску, – Гитлер взял со скамьи коробку конфет и книгу. – Нужно подождать всего несколько часов. А пока поговорите с моим секретарем Борманом, он подыщет вам комнату рядом со своей.

Простившись с фюрером, который вернулся к гостям, Граф почувствовал себя зверем, попавшим в западню. Но его отвлекла мысль, внезапно пришедшая в голову после слов Гитлера об иприте. Идея сумасшедшая, но что если… Глаза ученого загорелись.

Он поднялся по лестнице и отправился на поиски Бормана, с которым ему предстояло разделить ожидание.

3. Consolamentum

Эбайл де Шаллан смотрел на Эймерика с нескрываемой ненавистью. Его раздражала не только цель приезда инквизитора, но и он сам – его поношенная одежда, его спокойствие, уверенность и непроницаемый взгляд.

Сеньор Шаллан был полной противоположностью отца Николаса. Молодой и горячий, он все делил на черное и белое, не признавая оттенков, и бросался из крайности в крайность, будь то суждение или манера говорить. В каждом его движении чувствовалась неуемная энергия; казалось, под богатыми пурпурно-серебристыми одеждами все время играют мышцы.

Не в силах усидеть на месте, Эбайл вскочил и нервными шагами стал ходить взад-вперед мимо огромного камина. Через окно, забранное переплетом в форме ромбов, бросил взгляд на крыши Шатийона, поблескивающие на солнце, остановился перед Эймериком и пристально посмотрел ему прямо в глаза.

– Полагаю, эта шутка – дело рук моего друга Амадея, – саркастическим тоном заметил он.

Эймерик не позволил эмоциям взять верх. Негромким голосом, не изменяя своей обычной сдержанности, которая, по-видимому, так раздражала Шаллана, инквизитор ответил:

– Сеньор, этого я не знаю. Я лишь исполняю указания Его Святейшества.

Эбайл хлопнул рукой по столу с такой силой, что задребезжала стоящая на нем стеклянная чаша.

– Указания! – воскликнул он. – И что же, скажите на милость, заставило Папу давать подобные указания? К чему на моих землях устраивать трибунал инквизиции? Знает ли Святой отец, что у меня нет даже палача, что здесь уже больше сорока лет не сжигали еретиков?

Эймерик не намеревался раскрывать истинную цель своей миссии, однако не смог не возразить:

– Инквизиция борется не только с ересью, сеньор Эбайл.

– А с чем же еще? – последовал ответ. – С колдовством? С симонией?

– Со слабостью верующих, – произнес Эймерик.

Эбайл возвел глаза к небу, вздохнул и опустился на стул.

– Послушайте, – заговорил он немного спокойнее. – Когда мы признали власть виконтов Савойи, нам пришлось отказаться от многих прерогатив. Я бы сказал, от основных. Но у нас осталось одно ключевое право: самостоятельно отправлять правосудие на наших землях. А теперь вы, уж простите, непонятно зачем приезжаете ко мне и хотите отнять последнее орудие власти Шалланов. Что я должен вам ответить?

– Не знаю, – еле слышно сказал Эймерик.

– Зато я знаю, – голос Эбайла по-прежнему был полон сарказма. – Я скажу, что даже Висконти относится к своим вассалам лучше, чем савойцы – к нам.

Явная угроза в адрес Амадея. Видимо, сеньор Шаллан считает его, Эймерика, посланником двора Шамбери. Что было не просто ошибочно. А опасно.

– Вы заблуждаетесь, – инквизитор решил немедленно прояснить ситуацию. – Уверяю вас, – его резкий тон, казалось, удивил собеседника. – Ни дом Савойи, ни дом Монферрато, ни дом Висконти здесь ни при чем. Я послан сюда, чтобы осуществить власть Святой Римской церкви, – торжественно сказал Эймерик и добавил немного помягче: –