– Когда?

– В вечер перед бунтом.

– С Луччевской говорил? О чем?

– Говорил. Ну откуда я знаю, о чем. Вроде огнесмесь ему нужна была.

Дальнейшие расспросы в госпитале ничего не дали. Офицер приехал под вечер пополнить запасы огнесмеси. Затем поговорил с Луччевской. Никаких иных подробностей никто в госпитале рассказать не смог.

Единственное, еще раз посмотрев набросок карты подвалов, Чистяков-Скоблинский предположил место, на которое он может указывать. На многие версты от стоящих в непролазной глуши Тернцов такие ходы могли быть разве что на руинах заводов, брошенных в войну. Консервного, железопрокатного и самого близкого к деревне – винокуренного, принадлежащего деду Грозова.

– Но учтите, путь будет сложный, за Тернцами дорог с войны нет. Везде только болота и лесные заросли. От деревни придется пешком: сани не пройдут точно.

Поблагодарив медика, мы с Ариадной направились в городскую управу и вскоре заполучили в архиве старые чертежи. Подвалы котельной винокурни сошлись с картой абсолютно точно.

10100

Отца Дымогона мы нашли возле бронебашенного скита. Он вместе с монахами перетаскивал тяжеленые мешки с капустой.

– Отец, нам бы аэросани на завтра. Съездить в Тернцы.

Монах скинул с плеч мешок и перекрестился.

– В мертвую деревню? Да там же гиблое место, вы что? Столько крестьян там погибло, сколько наших братьев, что умирающих утешали да исповедовали, столько военных медиков сгинуло. Там же сам Сатанаил на чугунных ногах вдоль околиц ходит, души живые ищет. Вы что?

Мы не отставали. Со вздохом монах наконец внял нашим словам:

– Хорошо, – сдался отец Дымогон. – Но только чтоб дезпатроны у врачей взяли. У меня и так для окуривания келий не хватает. И вы уж извините, но чтоб сани с таким же запасом угля вернули, с каким уехали.

Монах сурово посмотрел на нас и попытался было погладить бороду, но вздохнул: та была грубо острижена под корень.

– Что ж это с вами случилось, отец Дымогон? – наконец, не выдержав, спросил я.

Монах помялся. Посмотрел в землю.

– Владыко меня наказал после разговора с вами. Сказал, что слишком гордо веду себя с мирянами. Достал ножницы, чикнул, да и все. Сказал, что так поменьше во мне гордости будет. Владыко такой.

– А то-то я монахов без бород тут видел. Я сперва подумал, что солдаты у вас беглые прячутся после бунта.

По-кошачьи тихо подошедший Владыко стукнул посохом, заставив меня вздрогнуть.

– Остроумов. Те солдаты, что у меня приюта попросили, так спрятаны в подземельях под монастырем, что их никто не найдет. Да. Я всем укрытие даю, кто в вере крепок и душой чист. А тех солдат, что грешен, я всех полицмейстеру сдал, можешь проверить.

Вечер переходил в ночь. Ариадна читала у себя. Я же открыл чемоданчик с респираторами: дорожный, деловой, повседневный полицейский с прилагающейся к нему бронированной маской. Модного кроя респиратор для вечерних прогулок и приемов, его я взял, наверное, зря – в отличие от респиратора высшей степени защиты со стеклянными очками к нему. Прекрасно.

– Вы уезжаете завтра? – В келью вошла Маша. – Я просто хотела сказать... Будьте там осторожней. У вас хороший респиратор? Я дезпатронов из больницы принесла. Их дымом нужно окуриваться, если с Гнилью встретишься.

– Да мы уже у Чистякова-Скоблинского все взяли. Десять дезпатронов. И витального бальзама я уже выпил на всякий случай.

– Пейте почаще. Это единственное, что может помочь не заболеть Гнилью. И то не всегда. Совсем не всегда.

– А вы его пьете?

– Виктор, странные у вас вопросы. Вы знаете, сколько он стоит? Сорок рублей за флакон.

– Но в госпитале его же выдавать должны.

– Выдают. Но у меня организм сильный. А Владыко умирающих от Гнили исповедует и больных утешает. Я свой бальзам Лазуриилу в травяные настои его подливаю по-тихому. Только тсс. Он меня прибьет за это. Дядя-то считает, что это вера его светлая от мора защищает.

Она прыснула. Я тоже улыбнулся, тронутый ее поступком. Маша все больше нравилась мне.

Звякнув склянками, я выложил половину своих запасов бальзама.

– Пейте. И чтоб без всякого.

Глаза девушки расширились.

– Виктор, я не могу, это очень дорого.

– У меня деньги есть. Пейте. Себе я потом еще куплю.

– Но…

– Берите. – Я сказал это уже строго.

Маша нерешительно взяла пару тяжелых флаконов.

– Вы так добры ко мне. Спасибо. Но мне двух флаконов хватит, честно. А остальные вы, если хотите, лучше к нам в больницу отдайте. У нас всегда нехватка. – Смущенная,