Но теперь все по-другому. Я могу убить вас – легко, с любого расстояния, даже если вы заползете в самую глубокую дыру Вселенной. Ваша смерть ничего мне не принесет, но я ничего и не потеряю. Но убивать вас мне по-прежнему невыгодно.

Я не буду отнимать у вас вашу власть, могущество, влияние, ваши доходы – зачем? Они и без того мои, пока вы служите мне. Но вы должны навсегда зарубить себе на носу: мы здесь власть, я и… Пока неважно. Не вы. Не Фишер, не Кушнир. Мы. А чтобы вам легче было это осознать, я оставлю вам кое-что на память. – С этими словами Уорвик развернулся и пошел к двери. Боль в груди отпустила. Трясущимися руками оберкомиссар выхватил лучемет…

…и, вскидывая его, сбил со стола банку с дохлыми мышами, от неожиданности выронив свое оружие. Понимая, что шанс пристрелить Уорвика упущен, Гольдстейн без сил упал в кресло…

…на что-то мягкое. Вскочив как ужаленный, оберкомиссар увидел в кресле раздавленную полуразложившуюся мышь.

И это пятно плоти вдруг зашевелилось! Гольдстейн рефлекторно отпрыгнул в сторону, но поскользнулся и упал. Трупная вонь усилилась. Гольдстейн попытался вскочить, но его рука, которой он хотел оттолкнуться от пола, тоже поскользнулась на чем-то. Оглядевшись вокруг, оберкомиссар увидел, что весь его кабинет наполнен полуразложившимися мышиными трупами.

И эти трупы двигались, причем двигались так, словно собирались наброситься на Гольдстейна!

* * *

Пустые дома всегда пугали людей. Возможно, именно поэтому человечество создало столько мрачных историй про призраков, привидений и прочую нечисть, обитающую в заброшенных зданиях. Дом не должен быть пустым. Если это жилой дом – в нем должны раздаваться голоса, детский смех, все те звуки, что сопровождают обычную человеческую жизнедеятельность. А когда единственный звук в доме – стук твоих собственных шагов, это вселяет тревогу. Потому люди боятся заброшенных зданий, хотя большинство из них пустуют по вполне тривиальным причинам.

Слободанке было страшно в этом месте, и она волей-неволей старалась держаться поближе к Джейсону. Они прошли через заброшенные ангары, лаборатории, тренажерные залы, жилые блоки… везде было пусто. И тихо, как в гробу. В каждом помещении, через которое они проходили, Джейсон оглядывался на Сэнуму, несущую на руках Ёрикоби, и та отрицательно качала головой: не здесь.

– Что мы ищем? – спросила Слободанка. Ее голос эхом пронесся по помещению: ищем, ищем, ищем…

– Что можно искать на заброшенной десятки лет назад базе? – спросил Джейсон и сам ответил: – Информацию, конечно.

– Какую? – спросила Слободанка.

– Ту, ради которой марсиане не побоялись пробраться туда, где им, мягко говоря, не рады, – ответил Джейсон. – Что это за информация, я понятия не имею, если честно.

Ёрикоби утробно ухнул. Сэнума кивнула головой в сторону одного из проходов:

– Туда.

Проход оказался коротким, он привел их в помещение, по-настоящему испугавшее Слободанку. Это был большой, особенно по сравнению с остальными помещениями, круглый зал с прозрачной крышей. В центре зала плавала голограмма в виде серебристого шара, по поверхности которого были рассыпаны красные искорки. Некоторые из искорок были, впрочем, не красными, а серыми.

Вошедшие в зал замерли, глядя на эту величественную голограмму, и не сразу обратили внимание на все остальное. А вот как раз все остальное и напугало Слободанку. По окружности зала располагались стойки с оборудованием, голографические экраны которых были выключены. Перед стойками было расположено по кругу шестнадцать кресел с высокими спинками, и кресла эти не пустовали…

Шестнадцать мертвецов, одетых в архаичные скафандры середины XXI века. У некоторых на коленях лежало оружие, у других оно валялось рядом с креслом. Эти люди были давно мертвы, но консервация в искусственном климате зала сохранила тела, превратив их в мумии. Шестнадцать человек: восемь парней, восемь девушек. Молодые – не старше двадцати – и чем-то похожие друг на друга.

Испуганная Слободанка постаралась отвернуться от этого зрелища, хотя мертвецы окружали их. Она посмотрела на голограмму… и напрасно. За голограммой она заметила еще одно, более массивное кресло. Труп, занимавший это кресло, сохранился хуже – нос провалился, губы ссохлись и обнажили оскал зубов… Глаза трупа были открыты, и этот остекленевший взгляд испугал Слободанку настолько, что она вскрикнула.

Джейсон, стоявший позади нее, осторожно обнял Слободанку за плечи:

– Не бойтесь. Эти люди мертвы, и мертвы уже давно.

– Я не б‐боюсь, – соврала Слободанка. Стараясь не обращать внимания на труп, который, казалось, видел ее усилия и насмехался над ними, Слободанка подошла к столу с голограммой. – Что это за штука?

Она протянула руку и осторожно коснулась серебристой поверхности шара. Сэнума, стоявшая позади нее, ахнула. Вокруг Слободанки появились какие-то графики, какие-то колонки цифр.

– Судя по всему, это описание какой-то планеты, – сказал Джейсон, внимательно глядя на появившиеся графики. – Ну да, параметры орбиты… – Он наморщил лоб. – Интересно, Зулу, мне одному это кажется странным?

– Что именно? – спросила та. – Да, это описание планетоида. Диаметр – четыре тысячи двести тридцать шесть километров…

– Золотое сечение в кубе, – заметила Сэнума.

– Он побольше Ио, – сказал Джейсон, – но меньше Меркурия, хоть и ненамного. А масса?

– Этого не может быть! – удивилась Зулу. – Ее масса примерно в пять раз меньше, чем у Луны. Из чего же она состоит, из газа?

– Вы другие параметры посмотрите, – предложила Сэнума. – Я не астроном, конечно, но тут не только масса, тут все ненормально!

– Пока вы тут спорите, может, спустишь меня на пол? – спросил Ёрикоби, сидевший на руках у Сэнумы. – Я чувствую, что то, что мы ищем, где-то совсем рядом.

– Что вы имеете в виду? – уточнил Джейсон, пока Сэнума выполняла просьбу своего напарника. Вместо ответа та, распрямившись, щелкнула по одной из записей. Появилась картинка в виде красного эллипса, в одном из фокусов которого было крохотное, но хорошо узнаваемое схематическое изображение Солнца.

– Это орбита кометы, – уверенно сказала Зулу. – У планеты такой орбиты быть не может.

– Где ты видела кометы диаметром в четыре тысячи километров? – спросил Джейсон.

– Эксцентриситет, почти гиперболический, – добавила Сэнума. – Почти – но не совсем. Наклон к плоскости эклиптики – под девяносто градусов.

– Чушь! – в один голос сказали Джейсон и Зулу. Джейсон добавил: – Быть этого не может.

– Период обращения – тысяча триста тридцать два года, шесть месяцев и одиннадцать дней, – продолжала Сэнума. – Но и это еще не все.

Щелчком она свернула запись в трей и развернула другую – с