— Обратитесь к микробиологам, которые вас знают! — посоветовала она. — Пусть они официально подтвердят необходимость исследования. Тогда мы сумеем оформить эту тему.

Венда чувствовала, как от частого повторения слова «тема» голова у нее начинает разрываться от боли. «Похоже, что и слова могут убить, — мелькнула мысль, — если их повторять бессчетное число раз.» Где-то она вычитала, что бесконечное монотонное повторение слов и фраз, особенно в минуты, когда человек настроен на что-то радостное, бессознательно вызывает всплеск отрицательных эмоций.

Она так бы и ушла от координатора, ничего не добившись, не поняв, почему ее с таким рвением отталкивают, если бы до нее не дошли вдруг слова, которые она восприняла, как чудо:

— Зайдите в лабораторию рядом, может быть, действительно кто-то вами заинтересуется. — Помолчав и, видно, что-то взвесив, она добавила: — Но лучше не говорите, что вы от меня.

Венда медленно открыла дверь лаборатории, полагая, что здесь все точно так же, как у доктора Суны: длинные, длинные коридоры, за которыми начинаются лаборатории, где ведутся практические исследования. А тут она сразу натолкнулась на внимательный, устремленный на нее взгляд.

— Простите! — сказала она.

— Пожалуйста, пожалуйста! — Мужчина встал, церемонно поклонился. — Проходите!

Он был в сером костюме, лет пятидесяти.

— Чем могу служить? — спросил он и подал Венде старомодный серый стул, протерев его предварительно полотенцем. — Пожалуйста, садитесь!

Венда села, тяжко вздохнула. Но это был вздох облегчения.

— Я Вендига Дзене… — начала она.

— Янис Савицкий, — поклонился ученый.

— Мой муж Валдис Дзенис тяжело болен, — продолжала Венда. — Я утверждаю, что болезнь его на девяносто девять процентов вызвана моим присутствием. Я, моя мать и бабушка представляем собой своеобразный генетический феномен, который вызывает у людей смертельное заболевание…

— Простите! — Ученый встал. — Я возьму бумагу и карандаш. — Тут же вернулся и сказал — Пожалуйста, продолжайте!

Доктор медицинских наук Савицкий четыре месяца назад был «переведен на полставки», поскольку «не цопал в институтские планы». Работать он продолжал, конечно, так же, как и раньше, — полный рабочий день. Ирония судьбы заключалась в том, что именно он открыл эффективный метод, позволяющий дифференцировать раковые и здоровые клетки организма, и метод этот имел неоценимое значение не только для медицины. О своем открытии он сообщил на одном из совещаний в Москве, но до сих пор его открытие не было запатентовано.

Венда рассказала о своих предках, об их судьбе, о смерти мужей и детей, о бесплодии женщин. Ученый торопливо записывал, казалось, стенографировал, время от времени задавал уточняющие вопросы. К рассказу Венды он отнесся с абсолютным доверием и неподдельным любопытством. Но внезапно застыл. Карандаш остановился на полуслове, лицо стало невыразительным.

— Вы были у психиатра? — спросил он.

— Да, — ответила Венда.

На лице ученого отразились растерянность, разочарование.

— Не беспокойтесь! — воскликнула Венда. — Я не сумасшедшая. Мой муж — химик. Образцы моего дыхания, кожи и крови исследовали Екаб Меллезер и Роланд Суна из института биологии. Я вам скажу телефон доктора Суны, позвоните и выясните, чтобы вас не мучили сомнения.

— Пожалуйста! Назовите телефон, — сказал Савицкий и вытащил из кармана записную книжку.

Венда назвала номер.

Однако Савицкий записывать не стал, только сравнил с номером, который имелся у него. Венда продолжала:

— Вы обязательно должны поговорить с доктором Суной, чтобы исследования вести параллельно. Простите, что я вас поучаю, но времени очень мало.

— Обязательно побеседую с доктором Суной, — заверил Савицкий.

— Спасибо!

— А что вы хотите сейчас?

— Чтобы вы взяли образцы.

— А до завтра подождать не можете?

— Завтра я весь день на работе.

Ученый вопросительно посмотрел на нее.

— Простите! — очнулась Венда. — Я договорюсь на работе, попрошу, чтоб меня подменили.

— Видите ли, — сказал Савицкий, как бы извиняясь, — я не знаю, с чего начинать, что уже сделали микробиологи, какие версии они выдвинули. Таким образом, поспешность может стать тормозом. Ведь и в жизни так бывает, не правда ли?

— Да, — согласилась Венда. Сердце сжалось при мысли, что еще один день будет упущен. Время буквально таяло — как снег под лучами солнца. Завтра пятница. За ней два страшных, бессмысленных дня, когда человек оставляет все свои дела, и только атомы не перестанут кружиться и микроскопические существа продолжат свою запланированную гнусную работу.

— Не бойтесь, — сказал Савицкий, как будто прочел ее мысли. — Если появится необходимость и не будет технических препятствий, буду работать и в субботу, и в воскресенье. Дело, видите ли, в том, что не всегда удается вовремя получить питательные среды, индикаторы, словом, все необходимое. И не бюрократия тут виновата. Практически один день ничего не решает. Теоретически — да. Надеюсь, сегодня вечером мне удастся заказать часть материалов.

Венда с некоторым удивлением восприняла все эти объяснения, похожие больше на оправдание.

— А направление из поликлиники не нужно? — спросила она.

— Какое направление? — спросил Савицкий.

— Ну, официальная просьба, чтоб вы взяли меня на исследование, — пояснила она.

— Не знаю, — ответил Савицкий. И добавил — В этой области я многого не знаю.

Венда припомнила недавний разговор с координатором по науке — о темах и продвижении в жизни. Посмотрела на ученого и едва заметно улыбнулась. Совершенно очевидно, что этому человеку ничего неизвестно не только о направлениях, но и о способе продвижения в жизни.

— Чтобы исключить излишние разговоры и любопытство, я дам вам лабораторный индекс В-1, вашему мужу — В-2,— пояснил Савицкий. — Не возражаете?

— Нет, — помотала головой Венда.

— Надеюсь, что эти индексы возьмет и Суна.

Венда едва заметно кивнула.

Когда она вышла на улицу, ей ужасно хотелось плакать.

ПРОЩАЛЬНЫЙ ЗВОН

Ученые видоизменили питательные среды и индикаторы, разрезали на микротоме образцы клеток эпителия и засушенной крови Венды, жили в ожидании новых специальных питательных сред из других лабораторий, обсуждали результаты, изучали новейшую зарубежную информацию о путях транспорта низкомолекулярных информативных белков из одного организма в другой, и на все это требовалось время. Шли дни, уходили недели. Надо было запастись терпением, изучать, исследовать, подвергнув пациента смертельной опасности, или уменьшить опасность, доказав необходимость переливания пациенту крови, таким образом перечеркнув все предыдущие исследования.

Дискуссии. Борьба мнений. Хаос. Плодотворный с точки зрения науки хаос, раздражающий человека несведущего, вызывающий беспокойство у всех, особенно у того, кто делит мир только на белое и черное.

А в это время Валдис, вернувшийся после болезни в лабораторию, попытался спасти перестоявшие субпродукты синтеза. Проще, конечно, их выбросить, но само время могло внести коррективы, выявить неожиданный фактор, требующий нового истолкования.

На одной бутылочке почему-то не было наклейки. Валдис безуспешно пытался вспомнить, что в ней может быть. Очевидно, уже за несколько дней до приступа болезнь давала о