Лиман аккуратно выглянул за край пирса. Беглец действительно затих. Он лежал на старой сгнившей опоре и волны покачивали его раскинутые руки. Темное пятно расплывалось под ним и тут же растворялось в набегающих барашках воды. Лиман не мог поверить в то, что видит. Он дважды окликнул парня. Показалось, что тот шевельнулся в ответ, но это лишь волны.

– Эй, констебль! – кто-то тронул его за плечо. Растерянный эрза в завязанном вокруг головы платке кивал в сторону терминала. – Констебль, тебе надо взглянуть.

– Да, – растерянно кивнул Лиман. – Я иду.

От края пристани до платформы разгрузочного дока шага три. Можно перепрыгнуть, но не с ребенком на руках. Внизу баржа, лениво покачивающаяся на волнах. Старик лежал на палубе, прикрывая спутанными пепельными волосами кольца свернутой цепи. Над ним покачивался крюк погрузочного крана, а внизу суетились моряки, пытаясь аккуратно перевернуть его.

– Эй, девочка жива. Лекаря зовите!

– Констебль, нужен лекарь.

Лиман кивал, но ничего не делал. Он не мог оторвать взгляда от бледного личика с закрытыми глазами. Две темные струйки текли по ее лбу и щеке, по шее, впитываясь в воротник курточки.

– Какого хрена ты делаешь, Лиман? Что происходит?

Голос Ольбера разорвал плотную пелену в его голове. Ольбер посмотрел вниз, затем вдоль причала. Тело беглеца забило волнами под опоры пирса. Были видны лишь покачивающиеся на воде ноги.

– Да чтоб тебя!

– Нам бы лекаря, – тихо повторил эрза.

– Послал уже. Ждите. Старик?

Эрза покачал головой.

– Поднимайся, – Ольбер поднял с досок оброненный китель и накинул его на плечи Лимана. – Идем!

Половину дороги они прошли в тишине. Ольбер нагнулся, закрыл коробку с контрабандным табаком и закинул ее обратно в сумку. Одну из поднятых сигарет сунул в зубы и похлопал себя по карманам.

– Вряд ли они поняли, что произошло, Лиман. Беженцы с островов в море Кракена. Близнецы выбивают оттуда конкордийцев, и те бегут не дожидаясь, пока заявится бравая береговая охрана. Не первая и не последняя семейка. Этим, видимо, досталось. Где-то потеряли мать. Этот – брат, скорее всего, а вон тот на барже – отец. Думали, плывут к лучшей жизни. Они о столице то, наверняка, только в книжках читали. Если вообще читать умели.

Ольбер затянулся и задержал дыхание. Едкий дым примешался к смоляному запаху порта.

– Я решил, что это контрабандисты.

Ольбер повел плечом.

– Так и есть. Только они понятия об этом могли не иметь. В Конкордии вот эта дрянь разрешена. Они знают только, что здесь табак – дорогое удовольствие и можно продержаться месяц-другой, пока не отыщешь работу. Мы не ловим этих бедолаг, Лиман. Мы ловим тех, кто обещает им хорошие деньги за пару мешков контрабанды. Таких, как Дека или Гримм. Ясно?

– Ты знал о них, так? И поэтому отправил меня на рынок.

Ольбер промолчал. Он отправил окурок в воду и посмотрел в сторону терминала, где все еще суетились моряки.

– Что теперь будет?

– Ничего. Ты сделал то, что нужно. Застрелил злостного преступника. Второй испугался выстрела и оступился. Несчастный случай. Напиши рапорт и не забудь отметить свой героизм.

Ольбер подхватил мешок и направился в сторону складов.

– Постой, – Лиман догнал его и тронул за плечо. – Я не хотел, понимаешь? Это просто случайность…

Ольбер развернулся резко. Лиман не понял сразу, что произошло. Острая боль в переносице, отозвалась снопом ярких искр. Тепло хлынуло из сломанного носа и заструилось по подбородку, по белизне рубашки, забарабанило по пирсу крупными бурыми каплями.

Во все мутнеющей пелене Лиман видел удаляющуюся сутулую спину Ольбера и красное солнце.

***

– Ты не имеешь права обвинять меня в том, что произошло пятнадцать лет назад. Я заплатил за это. Каждым чертовым днем, когда проходил мимо заброшенных доков.

Легарий махнул рукой, словно отгонял надоедливую муху.

– Я тебя и не виню. Я ненавижу тебя за то, что дрянь, а не человек, а не за то, что ухитрился одним выстрелом убить целую семью бедолаг. Почти всю… В любом случае, водятся за тобой вещи и похуже. Или скажешь, не так? Что ты думал обо мне тогда, скажи? Продажный констебль, который бежит со своего округа на более теплое место и напоследок решил прикупить немного контрабанды? Скажи, как быстро ты сам стал платить Гримму, чтобы он не лез куда не нужно со своими дружками и водить дружбу с Бледным, которого даже слизни брезгливо оползают стороной? Меня тошнит от тебя, Лиман, но еще больше от того, что ты пытаешься все это искупить за чужой, между прочим, счет.

Лиман отвернулся к окну. За ним дрожал оранжевый день. Но стеклу лениво ползла сонная муха.

– Дай девочке вырваться из твоего офиса. Отпусти Арину. То, что она не помнит, как ты убил ее семью, еще не значит, что она должна продолжать страдать из-за этого. То, что ты называешь заботой – это капкан. Ты гниешь в своем офисе и заставляешь ее гнить вместе с тобой.

– Это не твое дело.

Легарий аккуратно кивнул.

– Верно. Не мое. Просто все еще хочу ненавидеть тебя меньше.

Некоторое время они молчали. Затем легарий положил на стол зеленоватый валик и пододвинул его к краю.

– Тебе это нужно, верно? Это не конкордийский табак, а местная дрянь, впитавшая в себя всю ненормальность этого места. От холодного солнца до густых туманов и гнилых болот. Здесь тебе никто слова не скажет, констебль, даже я. Но не вздумай провезти хоть одну с собой.

Лиман усмехнулся.

– Нордмаунтский табак курят или аристократы или окончательно поехавшие головой идиоты, – он с сомнением покрутил сигарету в пальцах, но все же сунул ее в карман. – Что еще ты узнал о Клоде?

– Немного, но достаточно, чтобы в голове прояснилось. Пару месяцев назад ему доставили посылку. Все запечатано в лучшем виде, но на почте принято вскрывать и осматривать все, что приходит с южного полушария. Это были две медные полусферы с его, Клода, именем, выбитым на одной из них. Ты не дурак и понимаешь, что к чему, верно? Это было предупреждение, причем очень недвусмысленное. Люди, подарившие ему такую же, но запечатанную и подключенную в последствии к алтарю