Коротышка подставил грязный палец под каплю эликсира, слизнул.

– Теперь дуй на площадь и рви когти отсюда.

– Чего?! Не-не, я не бу…

Дюжие стражники в один момент скрутили коротышку и вышвырнули за дверь. Мародеры не шевельнулись: сам виноват, главаря должен слушаться. Коротышка с воплями забарабанил по двери кулаками, потом яростная ругань стихла вдали.

– Не тронули, чтоб я сдох! – радостно закричал с подоконника худосочный Щуплый.

Один за другим мародеры получили свою дозу эликсира и исчезли за дверью под тяжелыми взглядами стражников. Капитан Эрхарт страдал больше всех. Прикрываясь изыскателем, как щитом, Корноухий последним попятился к открытой двери, остановился на пороге. Он оглянулся на площадь, где маячили неподвижные – пока что неподвижные – черные силуэты, убедился, что дружки добрались до дальнего края, а твари и правда не опасны, и довольно ухмыльнулся.

– Эх, жаль, не простит мне Жирный долг…

– Отпускайте и идите, – нахмурилась мастерица. – Был уговор.

– Был, был, – покивал Корноухий и с ненавистью процедил в ухо изыскателю: – Прощай, крыса!

Время будто замедлилось. Снофф увидела, как широко раскрылись изумленные глаза господина Бернарда, когда лезвие заскользило по его шее, оставляя алый след. Кровь брызнула на янтарные камни пола, Корноухий с силой толкнул изыскателя вперед и бросился бежать.

Невидимая молния настигла бандита почти сразу. Его тело по инерции проехало два шага по булыжной мостовой и осталось неподвижным. Шайка вдалеке кинулась врассыпную.

Изыскатель хрипел на полу, захлебываясь кровью, Снофф упала на колени, пытаясь зажать ужасную рану руками.

– Что вы стоите, помогите! – закричала она, оглядываясь.

– Оставьте, мастерица. – Капитан Эрхарт мягко положил руку ей на плечо. – Ему уже не помочь…

Глава 16

Говорят, в самую критическую минуту мы делаем не то, что нужно, а то, что лучше всего умеем. Когда изыскатель издал последний слабый хрип и глаза его остекленели, Снофф окровавленными пальцами схватила безжизненную ладонь и провалилась в сон. Только потом она поняла, что ей не понадобились ни кресло, ни закрытые глаза – просто одна картинка сменила другую, исчез пахнущий цветами «Небесный остров», стражники, раскрытые двери, чернильные твари на площади. Вокруг была тишина и стены лавки. На подлокотнике кресла – чашка с какао, пылинки в солнечном луче. А на узорном махтанском ковре – распростертое тело изыскателя Бернарда.

Тело на глазах становилось прозрачным. В сновидениях мастерица была творцом, художником, скульптором – все менялось по ее прихоти, но изыскатель не принадлежал к миру снов. Мысли Снофф лихорадочно метались в поисках выхода, а времени катастрофически не хватало.

«Время», – осенило мастерицу. Единственная составляющая сна, которой она никогда не касалась: любой мастер сновидений знает, что время неподвластно ничьей воле, оно просто есть, само по себе. Но когда надеяться больше не на что…

Снофф глубоко вдохнула, закрыла глаза. Развела руки и сосредоточилась на кончиках пальцев. Горячее покалывание будто стекало с них, струилось во все стороны, пропитывая ткань сновидения, раскрашивая темноту под опущенными веками в алые, оранжевые, бирюзовые тона.

– Стоп! – выдохнула Снофф и открыла глаза.

Тишина навалилась на нее ватным одеялом – невыносимая мертвая тишина, – в глазах потемнело, закружилась голова. Снофф ухватилась за кресло, чтобы не упасть. Опрокинутая чашка повисла в воздухе, какао выплеснулось и замерло в полете неподвижными брызгами. Пылинки застыли в луче солнца, как мошки в диковинном камне, что собирают рыбаки на северных берегах.

Мастерица успела в последний момент: тело изыскателя едва можно было различить на пестром узоре ковра. Снофф перевела дыхание, боясь нарушить шаткое равновесие вневременья. «Какое дурацкое слово», – подумала она, хотя откуда-то точно знала, что именно так оно и называется. Нервный смешок помог ей прийти в себя.

– Назад, – осторожно прошептала мастерица.

Ничего не изменилось. Тогда Снофф снова сосредоточилась на кончиках пальцев, уже не закрывая глаза, – и вздрогнула, когда сияющие нити заструились по воздуху, оплетая стены, кресла и ковер, каждую пылинку и почти прозрачное тело.

– Назад, – повторила Снофф и ощутила, как сновидение нехотя повинуется ее воле – медленно, с почти различимым скрежетом, как давно не трогавшееся с места и покрытое мхом мельничное колесо.

Чашка медленно поплыла вверх, собирая висящие в воздухе брызги какао. Остро запахло свежестью, как после грозы. Фигура на ковре становилась плотнее и плотнее, пока время наконец не сгустилось, отзываясь в ушах оглушительным звоном. Снофф отвела глаза от мраморно-бледного лица и зияющей раны.

– Достаточно… – хрипло произнесла мастерица, глядя в сторону. Она вытерла слезы рукавом, измазав кровью лоб. Упрямо сжала зубы, как в последнюю встречу с ван Хельмом, и, стараясь не обращать внимания на лужу крови, протянула ладони к изыскателю, окутав его сверкающими нитями.

Снофф примерно представляла, как устроено человеческое тело. Все держится на костях, есть мышцы, которые эти кости двигают, и вены, по которым течет кровь… если не повстречается подонок вроде Корноухого. Но взять и срастить по кусочкам все то, что разъединил его поганый нож, – слишком большой риск для несведущей во врачебном деле мастерицы. Она попыталась припомнить все, что знала про Орден исцеления с его магами-лекарями. «Которые недуги, – читала Снофф когда-то на обрывке страницы, случайно попавшемся в другой книге в королевской библиотеке, – неподвластны ни травам, ни лекарскому ножу, те исцеляются единственно токмо памятью тела, посему надлежит оное тело магически рассмотреть и всяческую муть, дрянь и тлен изничтожить без малейшей жалости, тогда само тело и…» Тогда, наткнувшись на этот обрывок, Снофф только посмеялась над «мутью и дрянью» и пожала плечами. Теперь же она ухватилась за них, как за соломинку.

«Сойдет ли перерезанное горло за недуг?» – спросила себя Снофф и поморщилась. Оставалось лишь надеяться, что в сновидении произойдет чудо и что «само тело и…». Интересно, там было написано «исцелится» или «испарится»? А может, что похуже? «Магически рассмотреть» – видимо, маги-лекари умели как-то по-особому видеть своих больных и их болезни. Снофф прищурилась, позволила взгляду проникнуть сквозь неподвижное тело и касающиеся его цветные нити…

Тело господина Бернарда будто превратилось в темную хрустальную статую – так резко, что мастерица вскрикнула. Приглядевшись, она различила внутри очертания сердца, легких… Тяжелый черный дым облаком клубился в горле, у раны. Едва заметные дымные линии протянулись по всему телу густой сетью.

– Изничтожить без малейшей жалости, – пробормотала Снофф. Шевельнула пальцами, и искрящиеся нити скользнули по черному сгустку, растворяя его без остатка. Почесав нос, мастерица призадумалась про дымную сеть – и не сразу сообразила, что это кровеносные сосуды. «Точно, он же столько крови потерял…» – кивнула Снофф и вычистила всю «дрянь и муть». Внимательно оглядев «больного», мастерица убрала и крошечное черное