– Если не замолчишь, я столкну тебя на землю, – на слова Макензи Вессель негромко посмеялся, а она, вздохнув и выждав паузу, произнесла внезапно. – А я в детстве никогда и не думала о том, что увижу белые стены столицы.

Дэвида обдало жаром и холодом. Мужчина почувствовал, как волнение заскользило по спине вверх к шее. Горгоновцы не делились прошлым. Никогда. Он боялся двинуться, издать лишний звук.

Это была даже не искренность, это был непозволительно серьезный уровень доверия от Азалины.

– Я так привыкла к заснеженному пейзажу, к долине меж хребтами Лунных и Кирфонских гор. Мне вполне было достаточно дикой природы и колыбельных ветра. И рассветы там другие, Дэйв, они розово-сиреневые, с зелеными всполохами на небе. И когда они отражаются на голубом льду прозрачных озер… – в темно-карих глазах Азалины отражалось встающее над Мукро солнце, а Дэвид смотрел на контур ее лица и понимал, что влип. Окончательно. Бесповоротно. И от ее слов, от ее честности ему спазмом тянуло горло. – Я думала, что всю свою жизнь проведу там. Что останусь "папиной принцессой" и однажды смогу стать достойной ему заменой на посту градоначальника.

В уголках её глаз заблестело, а Вессель вздрогнул. Дочь градоначальника?..

Они могли бы быть вместе. Иначе. Полноценно. В другой, не свершившейся жизни они могли быть вместе.

– Знаешь, Мукро красив, – продолжила девушка. – Величественен и грациозно-красив. Но наш маленький провинциальный городок был не хуже. Он куда старше столицы. Носил в себе отпечатки культуры, которую никто уже и не вспомнит, которую первые Трое похоронили в земле вместе с костями тех, кто был их противниками у трона. Мне нравился мой город. Его северная гордость и неприступная твердость. Мне нравилось там лето: мягкое, цветущее, кружащее голову…

– Азалина, что случилось? – спросил Дэвид прямо, всё ещё ощущая, как гудит в голове. – Почему?..

– Ты же сам догадываешься, – горько усмехнулась она. – Жнецы. Отца любили люди. Он был хорошим человеком и старался сделать жизнь людей своего города комфортнее. Многие ограничения вводил номинально. У нас даже не было местного дознавателя, представляешь? Кто-то решил подгадить. Оклеветал. Жнецы столицы Северных земель разбираться не стали, там разговор короткий… А я с отцом в казематах оказалась, потому что защищала. И потому что отбивалась, когда те решили устроить обыск дома, – Азалина шумно выдохнула и вздрогнула. – Отец встречи с сыском не пережил. А я пережила. Но здоровьем поплатилась. Возможно, хуже бы было, но… Горгоновский командир, – имени не назвала, понятное дело, что предыдущий Беннету, а значит произносить не стоит, Дэниел же один и до конца, – дружил с отцом, и меня забрал под свое боевое крыло. Горгоновское звание стало защитой от жнецов… Училась быстро. Даже с безумным рвением – это забыться позволяло… – и не говорила.

– Мне жаль ту девушка, Азали, – выдавил Дэвид. Не знал, как правильно отреагировать. Слова оглушили, накрыли волной.

– Мне тоже. Но та девочка погибла, Дэйв. Я своими руками ее похоронила, – Макензи впервые за эти минуты посмотрела Весселю в глаза. – Я заплатила за алмазный панцирь оплетенным цветами гробом. По венам моим – яд, и кости из стали, – она качнула головой. – Это давно уже не моё прошлое. Пообещай, что моё опрометчивое откровение исчезнет из твоей головы, как только солнце встанет.

– Твои тайны – мои тайны, Азалина. Твои клятвы – мои клятвы.

284 год ЭТМ, второй весенний. Северные земли

Холодная красота Севера очаровывала. Чеботарский залив был как на ладони, и Азалина не могла уйти с обрыва, наблюдая за серебристыми переливами чернильных вод. Высокая темно-зеленая трава катилась волнами от ветра. Мелкие белые четырехлепестковые цветочки подмигивали звездами… Макензи не чувствовала пронизывающего холода, а клубящиеся тяжелые тучи напоминали живописный холст, который прямо перед ней создавался Небесами.

Дом. Давно оставленный, давно забытый.

Прошлое для горгоновца – призрачная субстанция. Второе рождение только поначалу кажется ритуалом, а затем становится истиной. Оно и к лучшему. Так дышится легче. "Горгона" сама себя создает. Коль кровь внутри зовет, коль решишься к ней прислушаться – и смерть перестает существовать, и страх смолкает.

Вода блестела, переливалась, сверкала, подобно рыбьей чешуе.

Давно уж Азалина не наслаждалась пейзажами Севера. Любые поездки в землю ограничивались командировками группы и зачастую не предполагали праздных часов созерцания. Да и давно уж, откровенно говоря, Макензи не была в полноценном отпуске. И уж точно никогда не приезжала куда-то в Государстве, не оформив ни одного документа и не проходя через тринадцать рек бюрократической преисподней таможенников: регламент упрощал горгоновцам перемещение между территориями, но не делал их свободными. А тут – легкость. Азалина села в суперджет без всяких досмотров, без часовой проверки бумаг, прилетела также свободно на Север. Дэвид встретил ее на месте. Он снял им уединенный домик на Горбатом мысе. Во всей округе – только они вдвоем и дикая природа. Десять дней отдыха без связи с внешним миром.

Десять украденных у судьбы дней.

И можно было забыть о Государстве, званиях и титулах, покушениях, борьбе, жнецах, душащих законах, предателях и союзниках, политических играх и попытках жить, а не существовать. Можно было забыть о пропасти. Можно было забыться и представить, что самые смелые мечты, которые ни сама Азалина, ни Дэвид не могли озвучить в собственных мыслях, вдруг обратились реальностью. Десять дней иллюзии? Пусть так. Главное, что оба это осознают. А пока среди холодных вод и свирепого ветра позволительно забыть о ролях.

В воздухе витал запах соли, смешавшийся с нотами смолы и мха. Макензи подняла голову, распуская пучок, и ветер коснулся ее волос, перебирая их, раздувая. Она глубоко вздохнула, чуть прикрывая глаза. Услышала сквозь шуршание травы неторопливые шаги за своей спиной.

Дэвид заботливо накинул на ее плечи свое пальто с пушистым меховым воротом, сел рядом на укрытый теплым пледом надутый матрас. Достал золотой портсигар. Закурил молча, переводя взгляд к горизонту. Черты лица его были полны спокойствия.

И страхов сейчас нет. Здесь, с ним. Просто быть рядом. И неопределенность совсем не пугает.

Если бы Азалина могла различить клубящиеся в груди Дэвида чувства, то увидела бы бурю от желания навсегда остаться вдвоем на Горбатом мысе. Никогда не покидать этой дикой земли. Остаться вместе, пропасть для всех и от всего.

Дэвид, откинув голову, выдохнул дым густой пеленой. Шум ветра. Пенные волны. Золотая полоса у горизонта. Вода, тонущая в камнях.

Азалина