– Практически. Мне еще нужно время на сбор улик.

Кошкин кивнул.

– Виктор, только будьте осмотрительны. И не наделайте глупостей. Помните, я очень хорошо оплачу вашу работу.

– Мне не нужны деньги. А особенно деньги от человека, который заработал их таким мерзким путем.

Кошкин дернулся, как от пощечины. В этот раз совладать с собой он уже не смог.

– С каких это пор представителю благородного и древнего рода Остроумовых не нужны деньги? Я что-то пропустил за последние двадцать лет? – оскалился промышленник.

Я встал из-за стола, не удостоив Кошкина и взглядом.

– Виктор, принципиальный вы мой, друг мой любезный, ну что же вы, ну возьмите все же. А коль вам не нужны, так отдайте хоть семьям тех, кого ваш папаша поубивал! Хороший же сделаете поступок, морализатор вы мой! – успел крикнуть Кошкин мне вслед, прежде чем я с треском захлопнул дверь.

11100

Рабочий барак почти опустел. Наступало Рождество. Кто-то из жильцов уже ушел на всенощную службу, кто-то отправился в кабак. В огромном здании было тихо, но из нашей каморки пробивался свет. Зубцова сидела с паяльником, пахло ладаном и канифолью. У иконы Парамона Угледержца висела большая еловая ветка, еще покрытая черным инеем. Звенели на сквозняке повешенные на нее блестящие маслом шестеренки и нарядная металлическая стружка.

– Виктор, ты что, не ушел с остальными? Зря. Весь город празднует. Тебе отдохнуть бы. Следующий выходной Кошкин только в ночь на Пасху даст.

– Я могу такой же вопрос задать, почему не ушла ты?

– Минуту подожди, революция. – Зубцова вновь потянулась к паяльнику, после чего зашуршала упаковочной бумагой.

Мне в руки лег тяжелый, неумело завязанный сверток.

– Я тебе подарок просто делала. – Зубцова вдруг потупилась. – Ну, открой, же.

Я дернул бечевку, и у меня в руках оказался самодельный, блестящий новенькими фильтрами респиратор.

– Я сама сшила. Просто на твой респиратор было смотреть страшно. А тебе легкие еще нужны, если хочешь долго нелегальщиной на Фабричной стороне прозаниматься.

Я грустно посмотрел на девушку и аккуратно, но твердо отстранил подарок рукой. Затем с трудом перешел на вы.

– Извините, Ирина. Я здесь за другим.

Сев напротив Зубцовой я посмотрел на нее долго и внимательно. На старую одежду, осунувшееся, бесконечно усталое лицо и серые, точно затянутые пеплом глаза девушки.

– Ирина, зачем вы во все это влезли?

Девушка промолчала, но в ее глазах был испуг.

– Я обдумывал, кто мог мстить за то, что случилось с Лизой. Паяло я исключил первым – он стукач и слишком заинтересован в том, чтобы на фабрике не было простоев, да и слишком много весит, чтобы пролезть к паропроводу. У Веры для этого не тот характер, да и не разбирается она так хорошо в технике, чтобы устроить подобный саботаж. Лакрицина тоже, да еще и ненавидит Лизу. Стимофей Петрович к Лизе хорошо относился, как мне сказали. Но вот только с его дрожью рук он бы не смог так мастерски исполнить рисунок на пузырьке с ядом. Остаетесь только вы и Валентин.

Я устало вытащил книгу ветеринара, показывая сжавшейся Ирине рисунок кошачьего черепа. Затем положил рядом его копию, что была прикреплена к этикетке.

– На пузырьке с мышьяком нарисована абсолютно точная копия этого черепа, а значит Валентин тут ни при чем. Опытный студент-ветеринар прекрасно знает, как выглядят черепа животных. Так подробно и усердно кошачий череп будет копировать только человек, которому этот предмет знаком слабо. Верно же? Конечно, верно.

– Да кто ты, черт побери, такой? – Глаза ремонтницы расширились, смотрела она теперь испуганно и зло.

– Остроумов Виктор. Сотрудник сыскного отделения Петрополиса. Ирина, вы понимаете, как сильно вляпались? Слава богу, что решились только припугнуть Кошкина мышьяком. Отрави вы его – и тогда вас ждало бы пожизненное заключение.

Зубцова посмотрела на меня с презрением.

– Очень жаль, что я тогда не смогла решиться. Как оказалось, не так-то и просто убить. Никогда бы не подумала раньше. Да и в последний момент побоялась, что из графина может выпить кто-то еще.

– Ирина, месть никогда не является решением. Никто не имеет права самостоятельно вершить закон. Только власть и полиция.

Зубцова ощерилась, вскочив с кровати.

– Полиция? Которая без разбора Лизкиного жениха посадила по доносу? Спасибо. А закон…. Закон для таких, как мы, писан. А для людей при таких деньгах, как у Кошкина, твой закон – это только рекомендация. Что он тебе наговорил про случившееся, а? Небось про ухаживания за Лизой? Про любовь безответную? А хочешь, я тебе расскажу, как дело было?

Он как ее увидел, так начал вокруг виться, как кот перед сметаной. Она ему раз отказала, другой, а он к такому не привык, и только пуще старался. А ей куда из цеха деться? При годовом-то контракте?

В конце концов Кошкин вечерком ее в свой кабинет и вызвал. Откуда знаю? Я заносила ему отчет, смотрю, а у него весь стол пастилой фабричной