Он плывет на боку, повернутый к светилу своим северным полушарием, и отсюда я не вижу его темную сторону, только бледно-голубой купол, свет которого сочится во все иллюминаторы станции. Иногда можно заметить, как по его диску пролетает небольшое облако пыли. Скорее даже обломков, но отсюда они кажутся пылью – все, что осталось от челнока и большей части нашего экипажа. Помощника капитана там нет – это ледяное тело скользит сквозь кольца планеты за пределами видимости. И хорошо, я совсем не скучаю по этому отчаявшемуся трусу, который предпочел ледяной покой долгому ожиданию.

Еще десять лет назад на нашей станции было тесно и шумно, несмотря на то что ее металлический тор имеет не менее километра в поперечнике. Один лишь доктор занимал слишком много места, даже если учесть его не слишком грузную комплекцию. Он был повсюду со своими бесконечными тестами и прививками. Прятаться от него или симулировать невероятную занятость стало у нас особым искусством. Мы – это одиннадцать членов экипажа, целый год бывшие единственными обитателями станции, сменившие здесь построивших ее ботов-техников. Сейчас эти сложные и дорогие, но совершенно бесполезные машины законсервированы и делают со мной виток за витком по орбите ледяной планеты. Однажды я спускался к ним в ангары на нижний уровень. Свет не включал и в бледно-голубом свечении они произвели на меня удручающее впечатление – длинные ряды упакованных в пленку машин с опущенными конечностями и безвольно висящими на тонких телескопических шеях контрольными панелями. Я ходил между ними, а в узкие прозрачные окна сочился свет, а потом показалось солнце и протянуло по железному полу длинные тени от отключенных механизмов. Вдруг я заметил, что на панели одного из них все еще тускло горит индикатор – не выключенный с соблюдением всех процедур, бот все еще ожидал команды. Я испугался и убежал, и больше никогда не спускался в ангар. Но иногда мне все еще не по себе от ощущения того, что кто-то живой и безмолвный стоит и ждет меня внизу, в шести уровнях от обсерватории.

Обсерватория – единственное место, где я обретаю покой, не смотря на ненавистного ледяного гиганта над головой. Раньше, таким местом была наша маленькая уютная кают-компания уровнем ниже. Это был целый ритуал: после долгой и трудной работы в оранжереях, дающих мне еду и воздух, я снимал показания приборов, принимал душ и отправлялся готовить себе еду, а потом с полным подносом отправлялся на свое привычное место за овальным столом. Однажды я сел на место капитана, но мне там было неуютно, как и на остальных креслах. Там горел электрический свет, и не было ни одного иллюминатора или экрана. Я не спеша ужинал и наслаждался звуками работы систем очистки за тонкой переборкой. Так продолжалось больше года, а однажды я вдруг посмотрел на пустые кресла, встал и ушел оттуда, оставив еду на подносе не тронутой. Она так и стоит там, если уже совсем не разложилась, и свет горит – все не хватает духу зайти и выключить его.

Все могло быть иначе, если бы не безумная экспедиция к спутнику планеты, где планировалось построить вторую наблюдательную станцию и окончательно закрепиться здесь, после прибытия второй группы исследователей. Я видел лишь яркую вспышку пламени в экранах, разметавшую челнок и экипаж по спокойному голубому диску. Помню, как помощник капитана, смотревший в тот момент со мной на экран, обреченно улыбнулся. Через месяц он вышел в кессонную камеру и открыл внешний шлюз.

Каждый год в этот день я сижу здесь и смотрю на облако, проплывающее по краю планеты. И задаю себе вопрос, почему я так не люблю Уран? Не за то ведь, что он лежит на боку вопреки здравому смыслу, а поверхность его настолько холодна, что этот холод я ощущаю и здесь. Он забирается под кожу, и его уже не смоешь теплым душем, он словно в кости впитывается. И уж точно не за его безмятежность, которой можно лишь позавидовать. Он не похож на другие планеты, он спокойный и величественный, однородный, без малейших признаков возмущения. Он как мертвец, тот, что все еще скалится в темных кольцах.

Мой ритуал продлится еще на десять лет, а может и дольше. Ни спасательную, ни научную экспедицию быстрее не собрать и сюда не отправить – слишком далеко и трудно. Но каждый день я жду появления яркой точки на экране – выхлопов двигателей в режиме торможения. Это будет означать конец моего одиночества и то, что я больше никогда не увижу Уран, только в кошмарах, где я бегу по коридорам станции, не имеющим конца, и не слышу собственных шагов.

Но сегодня я увидел нечто иное. В том месте, где вращалось едва заметное облако, я заметил маленькую мерцающую звезду. Нет, это не было искажением света в атмосфере планеты или отблеском солнечных лучей, только не здесь и не сегодня. Сверкающая точка медленно пересекала голубой купол и приближалась к экватору. Ближайшие насколько дней она еще была бы видна на экранах, учитывая ее скорость, но я как безумный бросился к оборудованию, пытаясь, как можно скорее навести телескопы на этот участок пространства. Механизмы предательски медленно начали поворачивать огромные объективы. Не дожидаясь, я впился глазами в небо над собой. Сомнений быть не могло – это был искусственный объект, выходящий на орбиту Урана, гораздо более низкую, чем у моей станции.

Первой мыслью, приведшей меня в радостное исступление, была мысль о том, что спасательная экспедиция прибыла гораздо раньше, чем я мог предположить. Я давно не общался с Центром – учитывая огромные расстояния, такое общение затруднительно, но так или иначе сообщение о спасательной экспедиции должно было прийти ко мне уже давно. Намного раньше, чем я визуально увидел работающие двигатели космического корабля.

Оставался второй вариант – этот корабль такой же скиталец, как и я, жертва катастрофы, о которой мне не известно из экспедиции, о которой мне тоже не известно. Или того хуже – автоматический зонд.

Долгие часы прошли в наблюдениях. Корабль (а теперь я был уверен, что это корабль) имел странную конструкцию: два длинных соединенных цилиндра, с одной стороны к которым крепилась сфера, а с другой – конусообразные двигатели. Природа не создает таких причудливых форм. Я делал снимок за снимком, стараясь запечатлеть