Казалось, наша мать знала обо всех нас троих даже то, чего мы ей не говорили. Однако ее намерения были более чем очевидны. После того как мы вернулись из города и передали собранную кровь на хранение бабушке, остаток дня я бегала по ее поручениям.

У меня болели ноги. Я как минимум трижды прошла каждый квадратный метр Коллиджерейта. Я побывала в крыле каждого ковена и поднялась во все башни, чтобы передать сушеный паслен и белладонну для зелий и заклинаний. Смотритель пользовался ими для оплаты заморских товаров. Я отнесла банку, наполненную чем-то дурно пахнущим, в крыло Смотрителя, передала ее Золоченому стражнику у двери и поспешила прочь. Но худшим из поручений была доставка пасты для лечения ожогов после церемонии золочения и настойки от лихорадки в казарму. Видимо, заболел кто-то из дворцовых стражников. Вряд ли у Золоченых осталась хоть толика человечности, которая могла бы заболеть.

Единственным местом, куда мать меня не отправила, была библиотека, и я была этому рада. Однако это означало, что до ужина Элла могла бы чертовски эффективно избегать меня.

Когда мы дошли до лестницы в комнату, я ее ущипнула.

– Ты обещала открыть мне секрет.

Элла нащупала своими пальцами мои и сжала их.

– Ты и понятия не имеешь…

– Ты хотя бы нашла… то, что искала?

– Нет.

– Не возвращайся туда, Элс. Это небезопасно.

Она сжала мою руку так крепко, что костяшки пальцев захрустели.

– Бесполезно. Я… – Она резко остановилась, не договорив то, что собиралась сказать. – Держись подальше от верхних уровней, Пен. Дай мне слово.

– Во-первых, я бы и близко к ним не подошла, если бы не ты!

Элла закрыла рот и кивнула в сторону лестницы. Там, скрестив руки на груди и прислонившись к двери зала, стояла Мила. Рядом с ней виднелась надпись на латыни: «Flammae ac fumo». Пламя и дым. Моя мать вывела каллиграфическим почерком эти серебряные буквы, когда Терновый ковен осознал свое предназначение. Такова была наша судьба. Эта надпись стала первой попыткой сделать это место нашим домом. Однако об обратном напоминала табличка, прибитая ниже: «Посторонним вход воспрещен». Эти слова были написаны по трафарету красной краской на белой доске.

Мила приподняла бровь и спросила Эллу худшим из всех возможных театральных шепотов:

– Пен сказала тебе, что сегодня мы ездили в город?

Глаза Эллы округлились. Она явно понятия об этом не имела. Это было из ряда вон. Обычно все наши обязанности записывали на лист пергамента и прикрепляли его булавками к доске, висевшей в коридоре. Так кто угодно мог увидеть, где мы, и отыскать любую из нас. Это и раздражало, и давало надежду – в зависимости от того, насколько опасной была задача или сколько правил предстояло нарушить в любой отдельно взятый момент.

Мила продолжала, так громко, чтобы всем было слышно:

– Мы ездили на сбор крови, и она справилась. С нами отправили двух Золоченых. В прошлый раз был всего один.

– А сейчас? – Позади нас раздался голос бабушки, спускавшейся по лестнице. Мила вздрогнула. Все трое прижались к стене, чтобы пропустить ее. Она пронеслась мимо нас, молча распахнула дверь зала и, придерживая ее, сказала:

– Все внутрь!

Мы послушались, чувствуя себя как дети, пойманные на краже печенья из банки. Выстроились перед ней в ряд, понурив головы, с руками за спиной, и ждали. Бабушка встала в самом центре Палаты Пламени и Дыма и спросила Милу:

– Двое Золоченых?

Мила резко кивнула. Наши плечи соприкасались, и я чувствовала, как она напряжена.

– И все же ты не стала упоминать об этом в отчете?

Мила то открывала, то закрывала рот, но не проронила ни звука.

– Увидимся в моем кабинете, Мила. Сразу после сожжения.

Лицо Милы побледнело. Мне хотелось сжать ей руку и сказать, что все будет хорошо. Бабушка ничего не сделает Миле. Вряд ли. Ведь она была бесценной Терновой принцессой, наследницей разбитой короны.

Когда мы были маленькими, бабушка была совсем другой. Она неизменно оставалась королевой. С одной стороны, будучи абсолютно непреклонной, она так и не прогнулась под обстоятельства, в которых мы оказались. Однако нам и только нам, ее внучкам, принадлежала совсем другая ее частица. По-моему, она сгорела вместе с нашей деревней. Та самая бабушка, которая готовила нам горячий шоколад, укутывала нас в шали с фиолетовой бахромой и выводила из дома, чтобы показать нам звезды. Она перечисляла названия созвездий, рассказывала о них и пела их песни. А мы засыпали у нее на коленях, слушая, как она нашептывала в наши сны волшебство. Так было раньше. До того, как мы оказались здесь и все пошло не так.

Почти невозможно было поверить, что женщина, которая приветствовала других членов ковена, входящих в зал, чтобы посмотреть на то, как сгорит ее внучка… эта же самая женщина, которая завтра зажжет костер в честь моего дня рождения, когда-то дула нам на разбитые коленки и угощала ячменным сахаром. Эта же ведьма, которая проверила карманы и руки Эллы, а затем защелкнула на ее запястьях черные железные кандалы, – наша бабушка, которая так ловко пришила глаз моей любимой куколке, когда мне было пять лет.

Слава Темной Матери, этим вечером не мне придется разводить огонь. Сжечь Милу мне не под силу. Да и с Эллой у меня ничего бы не вышло. Эта обязанность легла на Карлотту. Когда она чиркнула спичкой, Элла улыбнулась, но эта улыбка была натужной и беспомощной. От рыданий меня удерживали лишь крепкие объятия мамы и Милы. Мне хотелось взмолиться, чтобы Элла прекратила…

Но вместо этого я слушала и ощущала все, даже боль, вместе с ней. Я принимала ее боль и разделяла с ней. Я пела, чтобы поднять завесу. Этим вечером я услышала вдали слабый отзвук – тихий, напоминающий журчание водопада глубоко под землей. Я хотела резко задернуть завесу. Я хотела сбежать и забрать Эллу с собой. С каждой минутой приближалась полночь. За ней меня подстерегал день рождения. Уже завтра мне предстояло услышать рев завесы во всем ужасающем величии.

Про себя я молилась Темной Матери, которая создала всех нас, сплела линии жизни для того, чтобы вести нас, и вдохнула тепло в наши тела. Я молилась о том, чтобы Элла вернулась из дозора в целости и сохранности. И чтобы все, в чем бы она ни запуталась и что привело ее на девятый этаж библиотеки, оказалось не таким ужасным, как я