— Екатерина ведь никогда по-настоящему не сталкивалась с таким, — продолжила Арина. — С кустодием при исполнении. С мужчиной, который вырос в военной структуре, который живёт уставом и кодексом. Она всю жизнь обитала при дворе, в ореоле титулов и родственников.

Она сделала лёгкую паузу и добавила, уже мягче:

— А если станет супругой, скажем, Вальдорова… испытает всё, что переживают жёны жандармов и солдат. Все тревоги, все ограничения, всю холодную сторону службы. И никакой императорский двор не спасёт от этой повседневности.

Мы переглянулись. И правда, от того, как она это сказала, пара чуть поодаль теперь выглядела иначе. Уже не карикатурно, а немного трагикомично.

Алиса, всё ещё в своём белом плаще, стоявшая чуть в стороне с Дмитрием, вдруг тихо подала голос:

— Ещё неизвестно, кто кого воспитывать будет.

Мы посмотрели на неё. Она говорила не громко, но в её словах было много наблюдательности.

— Я слышала, — добавила она, — что семья Вальдорова имеет серьёзный вес в Империи. Они из тех, кто может позволить себе поставить на место даже самоуверенных знатных невест.

Она чуть пожала плечами.

— У них не принято позволять супругам лишнего. Неважно, кто ты по титулу, если ты стала частью семьи. И в таком споре Екатерине уже не помогут ни придворные связи, ни капризы. Это станет делом внутренним.

— Семейным и закрытым, — добавил Шуйский сухо, но без злобы.

— А может… — снова тихо сказала Арина, — именно такой холодной водой её и окатит жизнь. Сначала шок. А потом взросление. И ей, может быть, это пойдет только на пользу.

— Ну, или развязка, — добавил я. — Быстрая, громкая и с вещами через балкон.

Фома рассмеялся почти тепло:

— Не хотел бы я быть их соседом. Хотя, с другой стороны, скучно точно не будет.

Постепенно вокруг нас начало сгущаться общественное внимание. То самое, которое в аристократической среде бывает особенно назойливым после громких заявлений и не менее громких отказов. К Алисе начали подходить гости. Они делали это чинно, сдержанно, иногда даже чуть извиняющимся тоном. Каждый спешил выразить своё уважение новоиспечённой аристократке, осторожно выстраивая фразы так, чтобы не прозвучать ни слишком холодно, ни чересчур восторженно.

Но при этом я отчётливо видел: ни один из них не удержался от того, чтобы внимательно, почти исподтишка, рассмотреть Алису. Нет, никто не позволял себе грубого взгляда, скорее, изысканное любопытство: что же такого нашёл в ней Шуйский? Где в этой хрупкой, сдержанной девушке прячется тот самый огонь, который заставил князя отказаться от блестящей партии ради неё?

Я даже мысленно представил, как уже завтра в гостиных старых усадеб будут наливать чай, раскладывать песочное печенье на тонких блюдцах и тихо, со вкусом обсуждать всё, что сегодня видели. И, конечно, будут гадать: неужели любовь? Или всё-таки характер?

Меня с Ариной, разумеется, вниманием тоже не обошли. Поздравления с помолвкой сыпались один за другим. Были лёгкие поклоны, протянутые руки, уверения в добром отношении, благие пожелания и даже робкие попытки шутить. Все старались держаться корректно, как будто мы с Нечаевой теперь представляли собой нечто большее, чем просто пару. Мы стали влиятельным союзом.

Я, признаться, ловил себя на мысли, что почти никого из этих людей не знал. Некоторые фамилии звучали смутно знакомо, но лица сливались в один общий портрет: вежливый, улыбчивый, дипломатичный. От каждого пахло дорогим одеколоном и осторожностью.

А вот Арина Родионовна, словно выросшая в этом кругу, чувствовала себя абсолютно спокойно. Она не просто принимала поздравления, а с лёгкостью тепло передавала приветы чьим-то сестрам, искренне интересовалась здоровьем тётушек и даже поздравляла с недавними успехами в учёбе какого-то смущённого юношу, который от её слов чуть не уронил бокал с шампанским.

Я смотрел на неё с тихим восхищением. Та лёгкость, с которой она вплеталась в этот сложный, тонко сбалансированный мир, была настоящим искусством. И где-то глубоко внутри я почувствовал, что с такой женщиной мне не страшны даже вычурные салоны с самыми изысканными интригами.

Она знала, что и главное кому, говорить.

А я, как обычно, просто стоял рядом и кивал, изображая уверенность. Но, к счастью, мне это прощали. На фоне сияющей невесты это было почти естественно.

Мы с Ариной Родионовной всё ещё принимали поздравления, когда я заметил, как Шуйский, стоявший чуть поодаль, на мгновение поймал мой взгляд. В этом молчаливом взгляде было больше, чем в сотне благопристойных реплик. В нём сквозило понимание. И, возможно, усталость.

Я отвёл взгляд, сделав вид, что заинтересовался фамильным перстнем на пальце молодого аристократа, но мысли продолжали крутиться в голове, как заведённые. Всё складывалось слишком аккуратно: как Шуйскому позволили публично отвергнуть племянницу императрицы, как молча смирились с тем, что он выбрал себе невыгодную, в глазах многих, даже неподходящую, невесту. Как не только не осудили, но и благословили союз.

Император был слишком спокоен. И так быстро согласился.

Я вспомнил рассказ призрака Романа, услышанный в резиденции Шуйского, неподалеку от старой семейной усыпальницы, и в горле пересохло.

Миньон императорской семьи забирал предложенных ему жертв. Пожирал тех, кто был рождён от императорской крови, чтобы хранить силу и защищать семью.

И теперь, когда у Шуйского появится наследник, Империя получила нового кандидата на эту роль. Никто не станет приносить в жертву детей правящего императора. А вот ребёнок бастарда, даже титулованного, особенно если он окажется одарённым, будет идеальной жертвой.

Я с трудом сглотнул и перевёл дыхание, чувствуя, как во рту стало горько. Праздник будто потускнел. В глазах по-прежнему дрожал свет, музыка, нарядные платья и бокалы с шампанским. Но где-то в глубине сгустилась тень.

Сердце сжалось. Быть может, Император и правда позволил Шуйскому сделать выбор. Но только потому, что уже знал, как его использовать. Слишком уж расчётлив был его благосклонный взгляд.

Я едва заметно покачал головой. Всё равно, выбор был сделан. Дмитрий выбрал Алису. А значит, вместе им придётся выдержать куда больше, чем им сейчас кажется. Надеюсь, он готов. Надеюсь, она тоже. Но я понял, что не останусь в стороне. И тоже буду готов.

— Ты бледен, — тихо сказала Арина Родионовна, незаметно коснувшись моей руки.

— Просто слишком много впечатлений, — пробормотал я, стараясь улыбнуться.

Но внутри всё сжималось. Как перед бурей, которую ещё не видно, но воздух потяжелел.

В какой-то момент поток гостей вдруг иссяк, словно сама судьба щёлкнула пальцами, переключая внимание публики на кого-то другого. Рядом с нами стало непривычно тихо.