Обережники, смеясь и переговариваясь, выбирались из телег, доставали из возков заплечники с одёжей, разбирали спрятанное под рогожами оружие.

– Эге-е-ей! – окликнул Хлад замерших в стороне старших выучей. – Не признали, щеглы? Послушники переглянулись, недоумевая, с чего бы торговому люду оружаться за-ради приезда в крепость.

– Стёша, Встрешник тебя раздери! – ругался кто-то у одной из телег. – Будет уж дрыхнуть! Как хорь спишь который день. Вылезай, приехали.

Из возка выглянул всклокоченный парень, наспех пригладил торчащие во все стороны вихры и спросил сиплым со сна голосом:

– А? Чего орёшь-то?

– К главе пойдём, – ответил ему товарищ. – Хватит храпеть.

– Хоть рожу умой свою холопскую, – посоветовал Чёт, снимая с шеи надоевшую гривну. – А то ж смотреть тошно.

Спрыгнул с облучка на землю и Тамир. Огляделся.

Лесана взяла его за локоть, велела:

– Со мной идём.

Колдун посмотрел на неё без выражения и задумчиво сказал:

– Тут мало что переменилось…

– Мало, – буркнула обережница. – Чего замер?

Навий её словно не услышал. Он оглядывался с выражением тоски и узнавания на лице, а потом его взор остановился на ком-то, возникшем у Лесаны за спиной. В этот миг девушка увидела в глазах Ивора то, чего не видела раньше – испуг. Она рывком обернулась, но позади оказалась только Донатосова дурочка. Скаженная, застыв на крыльце, разглядывала приезжих и задумчиво дёргала себя за длинную прядь, оплетённую обрывками ниток.

– Устал? – ласково спросила она вдруг Лесаниного спутника и с улыбкой приблизилась.

Ивор попятился.

– А я тебя помню. Помню тебя, дяденька… Аты меня помнишь? Узнаёшь? Вижу я тебя. Ой и старый ты! – бормотала скаженная, обходя колдуна по кругу. – Ой и тьмы вокруг тебя… А уж злобы… Почто злишься? Чем я тебе не такая?

Колдун замер, а Светла приблизилась к нему и положила ладонь на грудь. Туда, где под рубахой воспалилась подновлённая нынче утром реза.

– Видишь, как оно бывает? – прошептала дурочка. – Видишь? Безумие глаза застит, чёрное с белым местами переставляет. Был ты раньше защитником, а ныне хищником злобным обернулся.

– У-у-уйди! – прохрипел навий и словно в припадке удушья дёрнул ворот рубахи. – Уйди, дура!

– Отчего же уйти? Дурой-то меня ты своей волей сделал. – Тонкие пальцы пробежали по широкой груди. – Низа что. А мне из-за этого представления. Вижу сокровенное, что глазам людским заповедано, что на сердце таится. Вот и тебя вижу… Тьма в тебе. И горечь. Давно уж ты не заступник. Сам беда. Сам зло.

Мужчина оторвал от себя её утешающую ладонь, оттолкнул.

– Прочь поди, тварь ночная! – прохрипел он, а Лесана с удивлением увидела крупные капли пота, катящиеся по его лицу. – Сгинь!

Скаженная улыбнулась.

– Покоя тебе надо, отдохновения. А ты всё за злом охотишься. Да только отличить его от добра неспособен уже. Иди, не бойся. Пожалею тебя. – Светла обхватила затылок побледневшего колдуна узкими ладонями, потянула к себе. – Иди, иди, не бойся…

Тамира вышвырнуло во двор Цитадели, как щенка из избы: будто злой хозяин вздёрнул за шкирку, встряхнул и метнул из тепла дома в бесприютность улицы.

Колдун хватал ртом воздух и смотрел в переливчатые карие с синими дольками глаза растрёпанной чудно́й девки.

Девка глядела на него с сочувствием.

– Тяжко тебе, родненький. Такое ярмо вздел: чужака в душу впустил. Всё он в тебе вытопчет, всё выжжет, ничего не оставит. Мёртвый он, оттого живое с ним рядом и угасает.

Тамир не понял ни слова из ласкового бормотания, сказал лишь:

– Пускай.

Его чудна́я собеседница грустно улыбнулась.

– Оттого над тобой воля чужая властна, что сосуд ты порожний и жить не хочешь.

– Экая ты прилипчивая, – со вздохом сказал колдун.

Лесана, всё это время слушавшая их разговор, несмело окликнула:

– Тамир?

Он поглядел на неё со смутным узнаванием и ответил:

– Да.

– Идём к главе!

Девушка схватила его за рукав и поволокла к крыльцу.

* * *

Покой главы оказался пуст. Обережники уже изготовились ждать, когда дверь за их спинами хлопнула.

– Вернулись? – без удивления спросил Клесх. – То-то я гляжу, полный двор мужиков. Ну, рассказывайте, как съездили.

– Плохо. – Лесана опустила глаза. – Виновата я…

– Ишь как, – протянул Клесх, опускаясь на скамью. – Ну, исповедайся. Послушаю… Тамир, а ты чего стоишь, как пригвождённый? Тоже виноват, что ли?

Колдун покачал головой, давая сперва облегчить душу Лесане, которая за эти дни так извелась, что стала ещё тощее. На лице и вовсе одни глазищи остались.

– Упустила я Люта, – сказала обережница. – Сбежал он, едва мы от Брод отъехали. Стегнул меня прутом по глазам и был таков…

Клесх удивлённо поднял брови.

– Чего так рано? Уговор был на обратном пути. И по глазам тебя хлестать не дозволяли ему. Случилось чего?

Лесана провела рукой по отросшим волосам.

– Случилось. Сперва всё шло, как уговаривались: он несколько раз перекинулся, чтоб волки почуяли своего, и похоже было, будто мы таимся, но по глупости сами себя выдали. Они глядели, я следы видела возле стоянок! Потом он помог снять с лёжек несколько диких стай и вывел их на нас. Я и псят за тыном на него спускала… А допрежь того, как мы в Броды приехали, на меня из чащи волколак вышел. Велел передать Люту, что Мара наделала беды и ушла из стаи. Я сперва думала: говорить иль нет? Потом решила: скажу. Не просто ж так тот оборотень явился. Сказала. Лют сперва было обиделся, потом вроде как отошёл. Но когда из Брод выехали, попросился перекинуться. Думала, припекло его, да и луна в силу входила, он беспокойный стал. Только едва науз сняла, получила веткой по глазам. А этот… в чащу утёк.

Глава слушал спокойно. И по лицу было не понять: гневается иль нет. Хотя что гадать. Конечно, гневается. Лесана смотрела прямо. Чего уж теперь.

– Напомни мне, – спросил наконец Клесх, – ты успела рассказать ему, что с обозом, который поедет на старую гать, повезут сестру Серого?

Обережница кивнула.

Крефф покачал головой, а потом открыл безыскусный ларец, стоявший на столе. В ларце этом обычно хранилась береста для сорочьих грамоток. А нынче глава достал из него видавший виды нож с берестяной рукоятью.

– Твоя пропажа? – спросил Клесх, испытующе глядя на бывшую выученицу.

– Моя, – растерянно ответила девушка, округлив глаза. – А… откуда?

– Хран с оказией прислал.

– А… у него? – с трудом выталкивая слова, спросила Лесана.

– А ему Лют принёс, – ответил Клесх и, предваряя дальнейшие расспросы, продолжил: – Прямо в теле. Хран в лугах Поречья на ночлег остановился. Твой беглец к нему и вышел. «На, – говорит, – отдай хозяйке, а то, поди, расстроилась».

Лицо девушки вытянулось.

– Лесана, вот есть же